Избранное

Буццати Дино

Толпа, охваченная тревогой, все еще молчала. Вдруг прямо против меня резко распахнулось окно, и в нем появилась молодая растрепанная женщина. Увидев перед собой колонны из плотного тумана и соединяющие их воздушные мосты, она на секунду застыла, словно зачарованная непонятным зрелищем, потом в отчаянии заломила руки, и из груди у нее вырвался истошный крик:

— О-о, пресвятая мадонна!

Что это был за голос! Пытаясь держать себя в руках, я подался назад. Последнее, что я увидел, были военные, лихорадочно хлопотавшие вокруг своих вышедших из повиновения

машин (позднее я понял, что, как бы ни были бледны и неказисты эти парни, они все же оказались настоящими солдатами). Успею ли я? Сперва я двигался быстрым шагом, стараясь, чтобы никто не заметил моего бегства, потом пустился во весь дух, все быстрее, пока мне не удалось выбраться из давки и свернуть в боковую улицу. За спиной я слышал гул толпы, наконец осознавшей весь ужас происходящего. Началась паника. Только пробежав метров триста, я решил оглянуться: выросшие над огромной черной толпой обезумевших от страха и давящих друг друга людей призрачные красноватые столбы теперь качались, а мосты между ними медленно изгибались и корчились, будто в последнем отчаянном усилии. Эти конвульсивные движения вскоре достигли бешеного ритма. И тогда по улицам меж домов прокатился леденящий душу вопль.

Что произошло потом — вы все знаете.

КУРЬЕРСКИЙ ПОЕЗД

Перевод Ф. Двин

— Это твой поезд?

— Мой.

Паровоз, стоявший под закопченным навесом перрона, был страшен, словно разъяренный бык, бьющий копытом в ожидании, когда наконец можно будет сорваться с места.

— Ты едешь на этом поезде? — спросили меня.

Просто жутко становилось от яростного клокотания пара, со свистом вырывавшегося из щелей.

— На этом, — ответил я.

— А куда?

Я назвал свой конечный пункт. Никогда раньше я не упоминал о нем, даже в беседе с друзьями, — скорее всего, из скромности. Заманчивый адрес, высокий, высочайший предел. У меня не хватит смелости и сейчас написать это слово.

А тогда на меня смотрели кто гневно, как на нахала, кто подозрительно, как на безумца, кто с состраданием, как на человека, живущего иллюзиями. А кто просто смеялся надо мной. Прыжок — и я в вагоне. Открыл окно, стал искать лица друзей. Ни одной собаки!

Ну давай, мой поезд, трогай, не будем терять ни минуты, лети, мчись во весь опор! Уважаемый машинист, прошу вас, не жалейте угля, поддайте жару своему Левиафану. Послышалось пыхтенье сдвинувшегося с места паровоза, вздрогнули вагоны, опоры навеса одна за другой медленно поплыли мимо меня. Потом пошли дома, дома, фабрики, газгольдеры, крыши, дома, дома, заводские трубы, подворотни, дома, дома, деревья, огородики, дома, тук-тук, тук-тук, луга, поля, облака, плывущие по свободному небу! Вперед, машинист, давай жми вовсю!

Господи, как же мы мчались! При такой скорости, думал я, ничего не стоит добраться до станции № 1, потом — 2, потом — 3, 4 и, наконец, до 5-й, последней, а там — победа! Довольный, я смотрел, как за окном телеграфные провода сначала медленно опускались, опускались, потом —

раз! — и подскакивали до прежнего уровня — значит, пронесся мимо еще один столб. А скорость все увеличивалась. Напротив меня на красном бархатном диване сидели два синьора, и по лицам их можно было понять, что уж в поездах-то они разбираются; но они почему-то все время поглядывали на часы и, качая головой, недовольно ворчали.

Я человек вообще-то стеснительный, но тут набрался наконец смелости и спросил:

— Если мой вопрос не покажется вам нескромным, синьоры, скажите, чем вы так недовольны?

— Мы недовольны, — ответил мне тот, который выглядел постарше, — что этот чертов поезд идет недостаточно быстро. Если так плестись, мы прибудем на место с огромным опозданием.

Я ничего не сказал, но подумал: людям никогда не угодишь; ведь наш поезд просто поражает своей энергией и безотказностью, он могуч, как тигр, и мчится с такой скоростью, какой ни одному поезду еще никогда, наверное, не доводилось развивать; ох уж эти вечно ноющие пассажиры!

Между тем поля по обеим сторонам колеи стремительно проносились мимо, и пространство, оставшееся позади, все увеличивалось. Так что на станцию № 1 поезд прибыл вроде бы даже раньше, чем я рассчитывал. Правда, взглянув на часы, я убедился, что мы идем точно по расписанию. Здесь в соответствии с планами я должен был встретиться с инженером Моффином по одному очень важному делу. Выскочив из вагона, я поспешил, как было условлено, в ресторан первого класса, где меня действительно уже ждал Моффин. Он только что отобедал.

Я поздоровался и подсел к нему, но он и виду не подал, что помнит о нашем деле; завел разговор о погоде и прочих пустяках, словно в его распоряжении еще уйма времени. Прошло добрых десять минут (а до отправления поезда осталось лишь семь), прежде чем он вытащил наконец из кожаной папки необходимые бумаги. Тут он заметил, что я поглядываю на часы.

— Вы, кажется, спешите, молодой человек? — спросил он не без иронии. — А мне, честно говоря, не по душе вести дела, когда меня подгоняют…

— Вы совершенно правы, уважаемый господин инженер, — осмелился возразить я, — но через несколько минут отходит мой поезд, и…

— Коли так, — сказал он, собирая листки энергичными движениями, — коли так, мне жаль, мне очень, очень жаль, но нам придется поговорить об этом деле как-нибудь в другой раз, когда вы, милостивый государь, будете посвободнее. — И он поднялся.

— Простите, — пролепетал я, — моей вины здесь нет. Видите ли, поезд…

— Неважно, неважно, — сказал он и улыбнулся с чувством превосходства.

Я едва успел вскочить на подножку уже тронувшегося вагона. «Ничего не поделаешь! — сказал я себе. — Отложим до другого раза. Главное — не сбиваться с курса».

Мы неслись через поля, и телеграфные провода по-прежнему дергались вверх-вниз в своих эпилептических конвульсиях, все чаще попадались бесконечные луга и все реже дома, потому что двигались мы к северу, а эти расстилающиеся впереди земли, как известно, пустынны и таинственны.