Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
Однако на другой день директор - этот бессовестный человек - не захотел отдавать мне деньги. Если я не дам ему письменное обязательство, что повторю конферанс, он не станет платить - хоть в суд на него подавай! Каков жулик, каков мошенник! Наконец мы поладили на следующем: он заплатит мне пять крон. Вместе с тремя, которые он выдал мне раньше, это составит восемь, и на эти деньги я смогу вернуться в Христианию. Но за это он возьмёт себе текст конферанса, который я сочинил. Мы долго спорили на этот счёт, уж очень мне не хотелось оставлять ему мою речь на предмет чистейшей профанации. С другой стороны, это, несомненно, была его
– Никогда в жизни я не слыхал подобной речи, - сказал он, - взять, к примеру, вчерашний вечер, - она потрясла меня больше любой проповеди.
– Вот видите!
– отвечал я.
– Это и есть власть литературы над душами!
Больше я ничего ему не сказал. В полдень я сел в поезд, который повёз меня назад, в Христианию.
1
Драммен - город и порт на юго-востоке Норвегии, на берегу Драмс-фьорда, при впадении в него р. Драмс-Эльв.
2
Хьелланн Александр Ланге (1849-1906) - норвежский писатель. Автор романов «Гарман и Ворше» (1880) и «Шкипер Ворше» (1882) - о буржуазной семье Гарман, трилогии «Яд» (1883), воспитательного романа «Якоб» (1891) и др. Реалистическим сочинениям Хьелланна свойственны острая социальная направленность, динамическая манера письма.
Плут из плутов
Милый читатель!.. Я встретил этого человека на кладбище. Я нисколько не старался завести с ним разговор - это он сразу вцепился в меня. А я лишь присел на скамейку, где уже сидел он, и спросил:
– Не помешаю?
С этого всё и началось.
– Вы нисколько не помешаете, - отвечал он, подвинувшись, чтобы освободить для меня место.
– Я просто вот так сидел и смотрел на это мёртвое царство.
Жестом руки он указал на могилы.
Дело было на Христовом кладбище.
Чем больше разгоралось утро, тем оживлённей становилось вокруг, один за другим приходили каменщики и рабочие, старик сторож уже сидел в своей будке и читал газеты. Повсюду можно было видеть женщин в чёрном, они сажали или поливали цветы, подстригали не в меру разросшуюся траву. А в кронах больших каштановых деревьев щебетали птицы.
Я никогда прежде не видел его. Это был высокий, широкоплечий молодой человек, небритый, в потрёпанном костюме. Складки на лбу, зычный голос, привычка лукаво подмигивать собеседнику придавали ему, как говорится, «солидный и многоопытный» вид.
– Вы не из наших мест?
– Я не был дома девять лет, - отвечал он.
Откинувшись назад, он вытянул ноги и оглядел кладбище. Из кармана пиджака у него торчали немецкие и французские газеты.
– Как грустно на таком вот кладбище, - сказал он.
– Столько мертвецов на одном пятачке. Сколько затрачено сил, и как ничтожен итог.
– О чём вы?
– Здесь военное кладбище.
«Ага, он за вечный мир!» - подумал я. Он продолжал:
– Но всего постыдней этот культ смерти, этот способ оплакивания мертвецов... Бесполезная добродетель...
Торопливо махнув рукой, он поудобней устроился на скамейке.
– Известно ли вам, что в граните, высящемся на этих могилах, замурован огромный капитал? Здесь разбрасывают по песку дорогие цветы, сооружают скамейки, на которых удобно сидеть и плакать; воздвигают, словно поклоняясь языческим идолам, священные камни из глыб, добытых в карьерах Грефсеносена, - целое состояние, превращённое в камень. Единственный в городе островок, которому не угрожает банкротство, - это кладбище... Не правда ли, тут есть над чем призадуматься, - продолжал он.
– Однажды вложенный сюда, этот капитал останется здесь навеки, он неприкосновенен, потому что мертв. Однако он по-прежнему требует опеки, точнее, присмотра, требует слёз, цветов, которые лежат и вянут на всех песчаных холмиках. Одни венки подчас обходятся в полсотни крон штука.
«Он социалист!
– подумал я.
– Наверно, какой-нибудь бродячий подмастерье, побывавший за границей и выучившийся там негодовать против капитала, - да только какой уж здесь капитал!»
– Вы тоже нездешний?
– спросил он.
– Да.
Он снова откинулся на спинку скамьи и, задумавшись, всё моргал и моргал.
Мимо прошли, благоговейно перешептываясь, старичок со старушкой, оба с палками, сгорбленные, - наверно, спешили к могилке своего ребёнка. Налетел ветер; взметая вихри пыли и цветочного мусора, чуть слышно шелестели опавшие листья, кружась по дорожкам и вспыхивая на солнце.
– Видите, - вдруг произнёс он, не меняя позы, только сверкнув глазами, - видите вон ту даму, которая идёт нам навстречу? Посмотрите на неё повнимательней, когда она поравняется с нами.
Что ж, это было нетрудно. Она чуть не задела нас краем своего чёрного платья, а вуалью коснулась наших шляп. За ней шла маленькая девочка с цветами в руках, а за той - женщина с садовыми граблями и лейкой. Все трое скрылись за поворотом, ведущим к нижней части Христова кладбища.
– Ну, как?
– спросил он.
– Что?
– Вы ничего не заметили?
– Ничего особенного. Она посмотрела на нас.
– Прошу простить - она посмотрела только на меня. Вы улыбаетесь, вы готовы заверить меня, что не станете со мной спорить. А дело обстоит вот как: несколько дней назад она точно таким же образом прошла мимо меня. Я сидел на этой же скамейке и разговаривал с могильщиком, пытаясь заронить в его ум хоть каплю сомнения в добропорядочности его ремесла...
– Зачем же?
– А затем, что он вскапывает землю без всякой пользы, напротив, с огромным вредом для всего живого, что кормится землей.
«Вот оно что - ты, значит, бедный заблудший вольнодумец!
– подумал я.
– Разве господь когда-либо запрещал предавать земле мертвецов? Право, приятель, ты начинаешь мне надоедать!» Так подумал я про себя.
– Я сидел вот на этом самом месте и беседовал с могильщиком. «Грех это», - сказал я. Дама как раз проходила мимо, услышав мои слова, она обернулась, взглянула на меня. Как только я смел в этой священной обители заговорить про грех? Кстати, видели вы ту старуху с лейкой и граблями в натруженных руках? И заметили ли вы, как она ссутулилась? Эта женщина буквально доконала себя тяжким трудом, год за годом разрывая и калеча землю - источник жизни. И ещё - видели вы?
– эта важная дама направлялась к могиле, чтобы там предаться своей скорби, а старуха шла за ней на расстоянии трёх шагов. Впрочем, я не о том. А видели вы, что было в руках у девочки?