Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
Я взял Эзопа на поводок, захватил рыболовные снасти и ружье и отправился к пристани. Тоска мучила меня больше обычного.
– Когда ждут почтового парохода?
– спросил я одного рыбака.
– Почтового парохода? Через три недели, - ответил он.
– Мне выслали мундир, - сказал я.
Потом я встретил одного из приказчиков господина Мака. Я пожал ему руку и спросил:
– Скажите мне, Христа ради,
– Как же! Играем. И часто, - ответил он.
Пауза.
– Мне последнее время все не случалось составить вам компанию, - сказал я.
Я поплыл к своей отмели. Сделалось совсем душно, тяжко, мошкара роилась тучами, я только тем и спасался, что курил. Пикша клевала, я удил на две удочки, улов был славный. На возвратном пути я подстрелил двух чистиков.
Когда я причалил к пристани, там стоял кузнец. Он работал. Меня осеняет внезапная мысль, я говорю кузнецу:
– Пойдемте вместе домой?
– Нет, - отвечает он, - господин Мак задал мне работы до самой полуночи.
Я кивнул и про себя подумал, что это хорошо.
Я взял свою добычу и пошел, я выбрал ту дорогу, что вела к дому кузнеца. Ева была одна.
– Я так по тебе соскучился, - сказал я ей. Меня тронуло ее смущенье, она почти не глядела на меня.
– Ты такая молодая, у тебя такие добрые глаза, до чего же ты милая, - сказал я.
– Ну накажи меня за то, что о другой я думал больше, чем о тебе. Я пришел только одним глазком на тебя взглянуть, мне так хорошо с тобою, девочка ты моя. Слыхала ты, как я звал тебя ночью?
– Нет, - отвечала она в испуге.
– Я звал Эдварду, йомфру Эдварду, но я думал о тебе. Я даже проснулся. Ну да, я сказал - Эдварда, но знаешь что? Не будем больше про нее говорить. Господи, до чего же ты у меня хорошая, Ева! У тебя такой красный рот, сегодня особенно. И ножки твои красивее, чем у Эдварды, вот, сама погляди.
Я приподнял ей юбку, чтоб она посмотрела на свои ноги.
Радость, какой прежде у нее не видывал, ударяет ей в лицо; она хочет отвернуться, но одумывается и одной рукой обнимает меня за шею.
Идет время. Мы болтаем, сидим на длинной скамье и болтаем о том о сем. Я сказал:
– Поверишь ли, йомфру Эдварда до сих пор не выучилась верно говорить, она говорит как дитя, она говорит «более счастливее», я сам слышал. Как по-твоему, красивый у нее лоб? По-моему, некрасивый. Ужасный лоб. И рук она не моет.
– Но мы ведь решили больше про нее не говорить?
– Верно. Я просто забыл.
Опять идет время. Я задумался, я молчу.
– Отчего у тебя мокрые глаза?
– спрашивает Ева.
– Да нет, лоб у нее красивый, - говорю я, - и руки у нее всегда чистые. Она просто случайно один раз их запачкала. Я это только и хотел сказать.
Однако же я продолжаю, торопясь, сжав зубы:
– Я день и ночь думаю о тебе, Ева; и просто мне пришло на ум кое-что тебе рассказать, ты, наверное, еще этого не слыхала, вот послушай. Когда Эдварда первый раз увидела Эзопа, она сказала: «Эзоп - это был такой мудрец, кажется, фригиец». Ну не глупо ли? Она ведь в то же утро вычитала об этом в книжке, я совершенно убежден.
– Да?
– говорит Ева.
– А что ж тут такого?
– Насколько я припоминаю, она сказала еще, что учителем Эзопа был Ксанф. Ха-ха-ха!
– Да?
– На кой черт оповещать собравшихся о том, что учителем Эзопа был Ксанф? Я просто спрашиваю. Ах, ты нынче не в духе, Ева, не то бы ты умерла со смеху.
– Нет, это, верно, и правда весело, - говорит Ева и старательно, удивленно смеется, - только я ведь не могу этого понять так, как ты.
Я молчу и думаю, молчу и думаю.
– Давай совсем не будем разговаривать, просто так посидим, - говорит Ева тихо. Она погладила меня по волосам, в глазах ее светилась доброта.
– Добрая ты, добрая душа!
– шепчу я и прижимаю ее к себе.
– Я чувствую, что погибаю от любви к тебе, я люблю тебя все сильней и сильней, я возьму тебя с собой, когда уеду. Вот увидишь. Ты поедешь со мной?
– Да, - отвечает она.
Я едва различаю это «да», скорее угадываю по ее дыханью, по ней самой, мы сжимаем друг друга в объятьях, и уже не помня себя она предается мне.
Час спустя я целую Еву на прощанье и ухожу. В дверях я сталкиваюсь с господином Маком.
С самим господином Маком.
Его передергивает, он стоит и смотрит прямо перед собой, стоит на пороге и ошалело смотрит в комнату.
– Н-да!
– говорит он и больше не может выдавить ни звука.
– Не ожидали меня тут застать?
– говорю и кланяюсь.
Ева сидит, не шелохнувшись.
Господин Мак приходит в себя, он уже совершенно спокоен, как ни в чем не бывало, он отвечает:
– Ошибаетесь, вас-то мне и надо. Я принужден вам напомнить, что, начиная с первого апреля и вплоть до пятнадцатого августа, запрещается стрелять в расстоянии менее четверти мили от мест, где гнездятся гагары. Вы пристрелили сегодня на острове двух птиц. Вас видели, мне передали.
– Я убил двух чистиков, - ответил я, опешив. До меня вдруг доходит, что ведь он в своем праве.
– Два ли чистика или две гагары - значения не имеет. Вы стреляли там, где стрелять запрещено.