Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания
Шрифт:
— Брось говорить ерунду! Спи! — сказал я. В конце концов мы дали друг другу честное комсомольское, что больше болтать не будем.
НЕ СЛИШКОМ ПРИВЯЗЫВАЙТЕСЬ К ЗЕМЛЕ
Помня о цели моего приезда, космонавты собирались показать мне город, но за разговорами мы все время об этом забывали. Даже Медного всадника я впервые увидел чуть ли не за день до отъезда, и то через Неву, с Васильевского острова.
Однажды мы с Федей и его молчаливым спутником Славой поехали на Кировские острова. (Меня удивило, что Слава поехал с нами.) Мы шли среди гуляющих, как по
— Сегодня я проснулся раньше обычного, — начал Федя, — и, лежа в постели, думал о власти. Будет ли власть при коммунизме?
— Конечно, нет, — сказал я. — Государство отомрет.
— Как это вы легко все решаете! Что такое власть? — рассуждал Федя. — Попросту говоря, власть — это когда у вас есть то, что мне остро необходимо. Приведу житейский пример. Вы прекрасная обаятельная девушка. Мне нужна ваша любовь; она, так сказать, вдохновляет меня, мне с вами, грубо говоря, хорошо. У вас надо мной власть. Еще лучше. Вы гениальный ученый или поэт. Вы великолепно знаете и выражаете то, к чему я только стремлюсь, что я смутно предчувствую. У вас надо мной власть. Вы властитель дум! А вы говорите, что власть при коммунизме отомрет!
Я вынул пачку папирос.
— Курить в космическом корабле?
Мы стояли у гранитного парапета набережной. Я швырнул пачку «Зенита» в воду и испытал гордое чувство освобождения.
— Вы говорили про балласт, — продолжал Федя. — Я думал об этом. Пусть мы возьмем лишь самый необходимый груз. Все равно в ракету может проникнуть балласт. Он будет внутри нас: дурные привычки, мелкие чувства, слабости. И в какой-то момент балласт может оказаться опасным. Отгоняйте отрицательные эмоции, как добрый конь отгоняет слепней. Видели, как он это делает? Он морщит и вновь расправляет кожу.
…В сущности, балласт нужно сбросить еще на Земле. Экипаж космического корабля — это маленький коммунистический мир. Тут без коммунизма не обойтись… А на Земле разве хуже станет, если все мы, люди, сбросим балласт?
Мы вышли к Стрелке. Перед нами лежал Финский залив. Вечерняя заря на горизонте своим длинным и широким отражением, играющим на волнах, дотягивалась до нас. Сзади, из темной гущи деревьев, тянуло вечерней сыростью. Слышалась музыка. Мы положили руки на гранит и вдруг ощутили тепло камня, разогретого только что закатившимся солнцем.
— Мы вспомним этот миг там, — произнес Федя, вскинув голову. Мы стояли молча, не давая граниту остывать под нашими руками. Федя весь подался вперед.
— Не слишком привязывайтесь к Земле, — сказал он тихо. И пояснил: — Я имею в виду любовь, семью. За пятнадцать лет вы станете отличным специалистом. Почти незаменимым. А в последний момент по семейным обстоятельствам откажетесь лететь. А если полетите, непременно будете тосковать. Вот вам и балласт. Хуже того. Разумеется, наш долг — обеспечить все условия для безопасности полета. Но вероятность аварии, пусть минимальная, останется. Для самого близкого вам на Земле человека это станет несчастьем всей жизни. А ожидание разлуки? Нет, надо быть гуманным! Я за любовь! Но ведь можно любить так, чтобы человек, которого вы любите, даже и не видел вас. Вы это знаете из художественной литературы.
— А когда мы вернемся, за нас любая девушка пойдет, — добавил молчаливый Слава.
Выслушав это, я почувствовал глубокое облегчение. Влюбляясь, я всегда знал, что взаимность исключена. Теперь от всего этого можно отрешиться. И снова, второй раз за этот вечер, я испытал гордое чувство освобождения.
НЕ ЛЮБЛЮ ГЕНИЕВ
Три таких же студента, как и мы, выкрикивали песню. И сразу исчезло очарование нашего разговора. Мы шли в свете фонарей. Их было столько, что наши тени ложились веером. На всех скамейках сидели пары. По две на каждой.
А моржа не стал лежать, Сбросил шкуру и — бежать… —подпел Феди и даже причмокнул:
— А что? Лихо придумано!
Слава простился с нами и ушел.
А Федя предложил проводить меня. И вдруг я почувствовал странную власть над моим притихшим собеседником. Пользуясь ею, я расспрашивал Федю про его жизнь. Он отвечал скупо, отрывисто.
Пережил блокаду. Отец погиб. Сестра служила в госпитале. Голод. Дистрофия. Книги из библиотеки соседей, зубного врача, не дожившего даже до зимы. Проржавленная «буржуйка». Прежде чем сжечь книгу, Федя ее читал. Научился читать очень быстро.
Однажды, стоя у решетки Летнего сада, Федя смотрел на морозный закат. Вдруг почувствовал: кто-то треплет его по плечу. Очнулся неохотно. «Иди, мальчик, куда идешь, смотри не умирай». Так вот будили друг друга.
Потом Федя оживился: «Под Новый год я вспомнил, что на прошлой елке висели большие хлопушки из серебряной бумаги. Ох, и далекими же мне показались и детство и та елка. Я рассудил, что внутри хлопушек должны быть конфеты, залез в коробку с елочными украшениями. — И что же вы думаете? Там действительно были конфеты!»
Лейтенант, знакомый сестры, взял Федю к себе на батарею. Федя стал зенитчиком и до конца войны смотрел в небо.
Задача была такая: попасть из пушки в движущуюся по небу точку.
Мы незаметно дошли до дома, долго топтались на лестничной площадке. Я не решился привести Федю в квартиру Мезенцевых. Наконец мы простились, и он начал спускаться по лестнице. Я чуть было не бросился за ним вслед. Я живо представлял, как Федя пойдет один, морща и вновь расправляя кожу.
Когда за ним хлопнула дверь в подъезде, я позвонил. Лиля была в отличном настроении. Мы добыли холодный кофе и пили его чашка за чашкой. Я рассказал про Федю. Лиля подробно расспросила, как он выглядит, потом наморщила нос.
— Не люблю гениев. У них нет чувства юмора. Я бы вашего Федю задразнила.
Она была очень хороша, и я еще больше гордился, что не влюблен в нее.
«ЖЕЛАЮ КОСМОС ПОКОРИТЬ…»
Весь следующий день мы с Лилей провели вместе. Бродили до вечера. Когда вернулись, бабушка сообщила, что звонил Слава. Он ждет меня в филармонии. Если опоздаю, билет на контроле. Межпланетчик Слава?! Почему я должен идти с ним в филармонию? Я не пошел.