Избранные произведения. Том 1
Шрифт:
В это время на берег выбежали Кубдя и Беспалых и, увидев офицеров, словно напоказ, подождали, пока они крепко уцепились за сучья, тогда, вскинув ружья, выстрелили.
Напрягая волну, река потащила тела.
Насилу добежав до конца елани, атамановцы увидали здесь свои пулеметы.
Тогда они вновь почему-то почувствовали силу и начали отстреливаться.
— Назад! — оглушенно заорал Селезнев. И, как цыплята под наседку, пригибаясь, мужики побежали в тайгу.
На берегу Беспалых почувствовал
Он улыбнулся вдруг ставшим белым, как старая кость, лицом и сказал громко Кубде:
— Ранили меня…
— Эх, олово! — сказал Кубдя и, взяв его подмышки, повел.
Позади на елани опять шли вперед атамановцы.
Мужики, отстреливаясь, медленно повернули вправо и пошли в горы.
А их снова ровной цепью, стреляя и прячась за стволы, догоняли атамановцы.
И ни мужики не знали тех, кто их догоняет, ни атамановцы не знали, кого они хотят убить.
— Ура-а! — время от времени кричали атамановцы.
Ноги у Беспалых ныли, голова тяжелела, и все тело словно было лишнее.
Его вели, подхватив под руки, Кубдя и Горбулин, а позади шел растрепанный и потный Селезнев и после каждого выстрела торопил:
— Иди, иди, не отставай!..
Вошли в березовую чернь.
В бледноватой зелени берез, как темные пуговицы на светлом платье, пихты.
Опять мешали идти огромные травы, не было уже папоротника, но резал руки сладко пахнущий осот.
Беспалых, словно охмелев от боли, начал заплетаться языком и при каждом шаге отчаянно кричал:
— Пустите, ребята, пустите!
И, ощущая цепенеющую усталость в руках, Селезнев пятился, стреляя, и печальным голосом повторял:
— Не ной, Беспалых… не ной, парень… Поторапливайся, поторапливайся… Не отставай…
Мужики уже всей оравой ушли вперед.
Подыматься в гору становилось все круче. Остановились перевязать рану Беспалых, но, услышав близко перекликающиеся голоса атамановцев, опять пошли.
Под ногами скользили гальки, далеко по окаемку приходилось обходить каменные «лысины», а позади, не переставая, щелкали впустую выстрелы атамановцев.
Селезнев повеселел и повесил за плечи винтовку.
— Уйдем, — сказал он. — Уведем их к лешему!
Голова у Беспалых покачивалась, как созревшая маковка под ветром.
Солдатские штаны смочились густой кровью, этой же кровью были запачканы руки и Горбулина и Кубди.
У Кубди на локтях сатиновой синей рубахи была широкая прореха, виднелось розоватое, искусанное комарами тело.
Селезневу стало муторно смотреть, и он отстал.
Чем они выше подымались крутыми подъемами между плитами камней, величиной с избу, серых, с ровными, словно отпиленными краями, тем сильнее они чувствовали какую-то ждущую их неизвестную опасность.
Они начинали прибавлять шагу, несмотря на усталость, не огибая россыпей.
Кончились березки, осины.
Лохматились одни кедры, и хотя так же грело солнце, но с белков дул суровый, крепкий и холодный ветер.
Они затянули крепче пояса и, как будто желая разорвать опутывающие сети тишины, нарушаемой одним ветром, заговорили громче.
Под ногами захрустел мох.
Они остановились, вытерли замазанные глиной в черни ноги об седую, хрумкающую, как снег, траву, затянули крепче рану у Беспалых, переглянулись и молча торопливо пошли выше.
Ветер развевал волосы, горбом вздувал рубахи.
Мысли, с устатку ли, с другого чего, разжижались, и нельзя было заставить их исполнять свою обычную работу.
Селезнев теперь указывал дорогу.
Он был мокр, — даже толстый драповый пиджак вымок, будто был под дождем. Белки глаз его подернулись красными жилками, а зрачок все расползался и расползался, как масляное пятно на скатерти.
Он кинул фуражку и шел простоволосый, с расчесанной ветром черной бородой.
Кубдя чувствовал себя разопревшим, утомленным.
Рядом на руке висел маленький, кричавший все время рыжеволосый человек. У этого человека был постоянно разинутый рот с болтавшимся там обрубком языка, рот, издававший такие звуки, как будто резали ножницами листы железа, и временами Кубдя никак не мог вспомнить, где он видел эти мокрые усы и веснушчатую, морщинистую переносицу.
Вдруг россыпь расширилась, и они увидели перед собой голое холмистое поле.
По полю ровной цепью стояли люди с винтовками, и навстречу им бежало шесть человек с револьверами.
Люди были одеты в английские шинели, и мужики, взглянув на них, почувствовали холодный ветер и заметили недалекие похожие на синеватые сахарные головы белки снегов.
Селезнев сорвал оружие и крикнул и прервал крик выстрелом:
— Беги…
«Бу-о-ах!..»
Затем он замахал руками на Кубдю, лицо его неожиданно помолодело, и он торопливо оказал:
— Бросай… беги…
Он наклонился, сунул Беспалых револьвер и, пригибаясь, побежал.
За ними побежали остальные.
Беспалых стало страшно и, желая отвязаться от мыслей о себе, приставил револьвер к виску, но раздумал и выстрелил в бок.
— Все!..
Обрывками на бегу думал Селезнев:
«Путем… ошибся… Надо было… мокрой… балкой…»
И ему пришло в голову, что он хотел еще увидеть идущих из России красных.
«Посмотрим…» — мелькнуло у него в голове.
Он остановился и ровным голосом сказал:
— Стой, паря! Не убежишь!
Услыхав его голос, Кубдя подумал: «Мертвец», — и быстро остановился.