Избранные произведения. Том 5. Маори: Маори
Шрифт:
Скачка казалась такой же долгой, как и все обратное плавание с Южного Острова. Однако, солнце еще продолжало бросать на землю прощальные лучи, когда он остановил взмыленную кобылу у привязи и соскочил с нее. Где-то совсем рядом на каменистый берег шумно накатывались океанские волны. Рядом у привязей терпеливо дожидались своих хозяев другие лошади. Они не обратили на взволнованного человека никакого внимания. Тут и там стояли пустые тележки и фургончики, дожидаясь, пока в них загрузят купленный у аборигенов лен и нитки. Неподалеку небольшой группой собрались кучера, которые о чем-то негромко переговаривались, перекидывались в карты и равнодушно смотрели на Коффина, который как угорелый бежал вверх по холму.
Наконец он оказался на месте. Некоторые покупатели оглянулись на прибывшего в расстегнутой рубахе, с всклоченными на ветру волосами, тяжело дышавшего их коллегу. Впрочем, внимание подавляющего большинства людей было приковано к открытой поляне, где кипела суматоха и выкрикивались цифры. Все это служило доказательством того, что торги, слава Богу, еще не закончились.
Под деревьями на опушке было установлено несколько длинных, грубо сколоченных столов. На каждом из них были разложены тяжелые связки льняной пряжи и ниток. Были здесь и грубовато связанные канаты. Впрочем, товара оставалось очень мало. Тут и там Коффин видел людей, которые увозили с поляны тачки и тележки, доверху груженые купленным льном.
С одной стороны поляны выстроился ровный ряд дощатых навесов. Под ними стояли люди в деловых костюмах и укрывались от палящих лучей заходящего солнца и возможного дождя. Они обменивались между собой впечатлениями и передавали из уст в уста общегородские слухи. Торги потихоньку завершались.
Приглядевшись, Коффин узнал многих из присутствующих. Там был кое-кто из местных воротил, но подавляющее большинство составляли люди ранга Элиаса Голдмэна, представители ведущих предпринимателей Корорареки. Из самых ведущих, похоже, был только один Уильям Лэнгстон. И хотя он был конкурентом Коффина, молодой капитан думал попытаться перекупить у него часть льняной пряжи.
На противоположной стороне поляны стояло небольшое маорийское строение. Оно было лишено деревянных резных украшений, в которых аборигены были признанными мастерами. Очевидно, они не придавали этой постройке большого значения и использовали лишь в качестве временного укрытия. И все же внешний вид этой постройки маори делал европейские навесы каким-то низенькими и убогими.
Около маорийского навеса стояло несколько вождей. Они тихо переговаривались между собой. Их одеяния были довольно элегантными. Столь же элегантно одетых людей можно встретить только на Стрэнде. Один плащ привлек особенное внимание Коффина: он весь полностью был сделан из перьев кеа.
Коффин еще раз осмотрелся кругом и, не заметив ничего примечательного, направился в сторону Лэнгстона. Однако в самый последний момент он изменил курс и стал приближаться к человеку, одежда которого была не похожа ни на одеяния маори, ни на костюмы прочих предпринимателей.
— Парсон Метьюн?
Человек повернулся к Коффину своим загорелым лицом. Тощий, словно кусок солонины, он по возрасту был почти ровесником Коффину.
— Роберт Коффин, как же, как же! Очень удивлен, что вы появились только сейчас. Можете считать, что эти торги вы проиграли, друг мой.
— Мне это уже ясно, Парсон, — нетерпеливо проговорил Коффин. — Теперь мне нужно знать, как они проходили? Кто что смог приобрести?
Метьюн улыбнулся.
— Господь всех одаряет поровну, Роберт. Разве вы этого не знаете?
— Еще как знаю. Ладно, черт с вами, за деловую информацию и вправду надо платить. А теперь скажите: какие назначались цены?
— Язычники сегодня почти не торговались. Отдавали с первой-второй цены. Поэтому так быстро все и закончилось.
— Кто купил больше всех? Метьюн ответил, не колеблясь:
— Вам, без сомнения, известен господин Тобиас Халл?
Проклятие!
Халл не продаст Роберту Коффину ни одной льняной нитки, даже если б знал, что молодой капитан хочет свить из нее веревку и повеситься.
Коффин напряженным взглядом еще раз обвел всех присутствующих. Халла не было под навесами. Его не было видно и на открытом месте. Это на него похоже! Он не строил из себя джентльмена, как, например, Абельмар или Джон Халуорси. Халл всегда предпочитал держаться особняком, если это не начинало мешать его бизнесу, только в этих случаях его можно было встретить среди людей. Он был умен и безжалостен во всех жизненных вопросах. Больше всего на свете он не любил Роберта Коффина, которому за короткое время удалось стать сильнейшим его конкурентом и удачливым предпринимателем.
Не стоило и говорить о том, что антипатия была взаимной.
Коффин клял себя в душе за опоздание последними словами. Халлу удалось обойти его на этой продаже льна! Это каким же надо быть идиотом, чтобы позабыть о бизнесе ради бессмысленных препирательств с истеричной Мэри! Теперь он дорого за это заплатит.
Легче было поднять на одной руке двухэтажный «Дом Коффина», чем выпросить у Халла хоть унцию льняной пряжи. Впрочем, что там выпросить, если Халл и не продаст ее Коффину ни за какие деньги.
Последний из столов на опушке был очищен от товара. Никто из маори больше не выходил вперед и не предлагал купить у его деревни лен. Значит, несмотря на бешеную скачку от «Хромого Ворона», Коффин все равно не поспел к торгам.
Вдруг сзади его кто-то хлопнул по плечу. Коффин молниеносно обернулся и стряхнул с себя руку незнакомца, — он был сейчас на взводе. Каково же было его изумление, когда он увидел перед собой ухмыляющуюся рожу Халла! Коффин понятия не имел, сколько времени уже Тобиас стоял за его спиной.
Халл был, определенно, доволен и находился в редком для него приподнятом расположении духа.
Он был старше Коффина на семь лет. У него был средний рост и год от года увеличивающееся брюшко. Очевидно, глядя на волосы своего соперника по бизнесу, — хоть они и были седыми, — Халл испытывал чувство зависти, потому что у него самого череп уже пару лет был гол, как колено. Все его лицо и все, что на нем размещалось: глаза, нос, уши — было круглым. Густые, но короткие усы украшали бледную неровную трещину, которая служила ему ртом.