Избранные произведения
Шрифт:
— Невозможна!
— Ты принесешь невесте в дар мое имущество, свой диплом бакалавра и карьеру. А что даст тебе она? Даже красоту и ту — нет, потому что ты один считаешь ее красивой. Кроме того, и это главное, у ее семьи дурная слава.
— Клевета!
— Пусть так, но эту клевету повторяют, в нее верят, а поскольку ты не сможешь накануне свадьбы открыто опровергнуть то, что говорят, и доказать, что всё это неправда, то клевета так и останется неразоблаченной.
Бакалавр впервые говорил с отцом о том, что его мучило. Слушая доводы отца, он не сразу нашелся, что сказать, и лишь прерывал его речь восклицаниями. Комендадор
— Почему ты не увлекся дочерью дезембаргадора или любой другой того же круга? Сесилии никогда не бывать моей невесткой. Разумеется, она может выйти за тебя замуж, но тогда ты мне больше не сын.
Жоан Агиар не знал, что ответить. Но даже если бы и знал, то не сумел бы этого сделать, потому что, когда он собрался с мыслями, отец уже вышел.
Бакалавр пошел к себе в комнату.
Там Жоан Агиар дал волю досаде и раздражению и пообещал себе самому, что женится на прекрасной Сесилии, пусть даже наперекор отцовской воле. Ведь ее любовь стала для него жизненно необходимой… Стоило, однако, бедному влюбленному прийти к такому решению, как он тут же утратил желание бороться. Борьба, как видно, была ненавистна и ему, и его отцу, во всяком случае, не сулила радости им обоим. Слова отца о семье его возлюбленной произвели впечатление на Жоана Агиара, однако он решил, что, даже если эти сплетни правда, они не имеют отношения к прекрасной Сесилии, чьи моральные качества выше всяких похвал.
Ночь прошла в этих и других размышлениях, наконец бакалавр уснул, а наутро неожиданно пришедшая мысль рассеяла дурное настроение, владевшее им накануне.
— Все можно преодолеть, — сказал он, — нужно только не изменять себе.
Заговорив с сыном, комендадор, наверно, сделал самый трудный шаг; когда же понятная неловкость от разговора прошла, дело с женитьбой стало день ото дня продвигаться вперед. Визиты в дом дезембаргадора участились; частыми стали и посещения дома комендадора. Молодые люди были принуждены постоянно видеть друг друга; причем если Жоан Агиар казался равнодушным, то Серафина явно была с ним холодна. Они не утратили былого взаимного уважения; однако положение, в которое их поставили родители, отвращало их друг от друга, и скрывать это отвращение не помогала даже учтивость.
Тем временем, дорогая читательница, дезембаргадор сделал дочери такое же внушение, что и комендадор сыну. Достоинства бакалавра были подчеркнуты в высшей степени умело; на денежные мотивы замужества, или, лучше сказать, на его выгодность, только намекнули, и так, чтоб перед глазами молодой девушки предстало блестящее будущее, жемчуга и кареты.
К несчастью (все было против двух отцов), сердце Серафины, как и Жоана Агиара, было занято: Серафина любила другого. Сказать об этом отцу она не осмелилась, а матери призналась. Мать не одобрила, но и не отвергла ее выбора, потому что во всем полагалась на мужа, которому и рассказала о признании дочери.
— Это просто безумие, — воскликнул дезембаргадор. — У этого молодого человека (избранника) доброе сердце, отличная карьера, но для него карьера прежде всего, и потом… мне кажется, он несколько легкомыслен.
Серафина долго плакала, узнав мнение отца, однако тот ничего не узнал про эти слезы, а если бы и узнал, то все равно не изменил бы своего намерения. Ведь, принимая решение, серьезный человек не должен его менять из-за каких-то женских слез и тем самым ставить себя в смешное положение. К тому же упорство — это свидетельство характера, а дезембаргадор был и хотел быть человеком с характером. Из этого следует, что Серафина плакала понапрасну и что, только преступив законы послушания, могла она осуществить то, к чему влекло ее сердце.
Как же она поступила? Решила выждать.
— Когда отец увидит мое постоянство, — думала Серафина, — он согласится выдать меня за того, кого я люблю.
Сказав это, она стала вспоминать подруг, с которыми случилось то же самое и которые терпением и упорством одолели родителей. Чужой пример вдохновил ее; она решила быть стойкой.
К тому же у дочери дезембаргадора была еще одна надежда: сын комендадора мог жениться на другой, в этом не было ничего невозможного или невероятного.
Так что с Жоаном Агиаром ей следовало быть крайне сдержанной и не подавать ему никаких надежд, иначе ситуация грозила стать рискованной и привести к победе отца. Серафина, однако, не знала, что те же мысли одолевали и Жоана Агиара, и потому он старался быть с нею холодным.
Однажды, когда обе семьи находились в Андараи в усадьбе комендадора, случилось так, что Серафина и Жоан Агиар оказались в тополиной аллее в тот самый момент, когда там никого не было. Оба испытали неловкость от встречи, которой хотели бы избежать всей душой, но это было невозможно, да и некрасиво.
Жоан Агиар решил поздороваться и пройти мимо, словно бы погруженный в размышления. Однако он перестарался и, не заметив лежавший на дороге тростник, споткнулся и упал.
Девушка шагнула к нему, когда Жоан поспешно поднимался.
— Вы ушиблись? — спросила она.
— Нет, дона Серафина, не ушибся, — отвечал он, отряхивая платком колени и руки.
— Папа без конца бранит управляющего, но все без толку.
Жоан Агиар поднял тростник и зашвырнул его в бамбуковые заросли. Тем временем к ним приближался молодой человек — один из гостей, и Серафина несколько смутилась при его появлении, но не потому, что он подошел, а потому, что застал ее за беседой с бакалавром. Проницательная читательница уже догадалась, что это был возлюбленный Серафины; и Жоан Агиар, не менее проницательный, чем читательница, догадался о том же самом.
«Тем лучше», — подумал он.
Раскланявшись с девушкой и молодым человеком, Жоан пошел прочь, но тут Серафина любезно его окликнула.
— Вы не составите нам компанию? — спросила она.
— С удовольствием, — помедлив, ответил Жоан Агиар.
Серафина подала знак возлюбленному, чтобы тот не волновался, и теперь уже втроем они продолжали беседовать о вещах, не имеющих особого отношения к нашей истории.
Впрочем, нет, кое-что важное, о чем я не могу не упомянуть, все-таки было.
Таварес, возлюбленный дочери дезембаргадора, не понял, что Серафина пригласила на прогулку сына комендадора только для того, чтобы родители не застали ее наедине с возлюбленным, — ведь это могло осложнить ситуацию. Есть влюбленные, которым нужно все объяснить; Таварес был из их числа. Умный и догадливый во всех прочих делах, тут он оказался настоящим тупицей.
Вот почему на лице Тавареса, выражение которого уже не было безоблачным, разыгралась целая буря, когда он услыхал приглашение Серафины. Это также не укрылось от бакалавра.