Избранные сочинения в 9 томах. Том 2: Следопыт; Пионеры
Шрифт:
— Но ведь бог не изменился, дело его не изменилось, его святое слово не изменилось, и, стало быть, те, кому должно славить и чтить его имя, тоже не должны меняться!
— То-то и есть, что на берегу все меняется. Нет ничего хуже этих вечных перемен! У вас на земле все в движении, и только кажется, будто каждая вещь стоит на своем месте. Посадишь дерево, уедешь, а вернешься годика через три — его и не узнать, так оно изменилось. Растут города, появляются новые улицы, перестраиваются пристани, меняется лицо всей земли. А ведь корабль приходит из Индии точь-в-точь такой же, каким уходил в дальнее плавание, если не считать, что он нуждается в покраске, да обычных износов и повреждений, да поломок и крушений, перенесенных
— Правда ваша, мастер Кэп, и это крайне огорчительно. То, что у нас теперь зовется прогрессом, улучшением и новшествами, только уродует и корежит землю. Славные дела господни повсечасно уничтожаются и рушатся у нас на глазах, рука человеческая повсюду занесена ввысь, словно в издевку над божьей волей. К западу и к югу от Великих Озер уже явлены нам страшные знамения того, к чему все мы неминуемо идем. Сам-то я не бывал в тех краях, но от людей слышал.
— О чем это ты толкуешь, Следопыт? — скромно спросил Джаспер.
— Я говорю про края, уже отмеченные карающим перстом божьим в поучение и наставление нашим безрассудным и расточительным землякам. Зовутся они прериями. И я слышал от делаваров, самых правдивых людей на свете, что десница божия тяжко легла на эти места: там будто бы и звания нет деревьев. Эта страшная божья кара, постигшая невинную землю, должна показать людям, к каким пагубным последствиям приводит безрассудное желание все уничтожать.
— А я видел поселенцев, которые не нахвалятся своими прериями, — им там не нужно тратить силы, чтобы расчищать землю. Ты охотно ешь хлеб, Следопыт, а ведь пшеница в тени не вызревает.
— Зато вызревают честность, и простые желания, и любовь к богу, Джаспер! Даже мастер Кэп тебе скажет, что голая равнина похожа на необитаемый остров.
— Вполне возможно, — откликнулся Кэп. — Необитаемые острова тоже приносят пользу — они помогают нам уточнять наш курс. Если же меня спросите, я не вижу большой беды в том, что где-то на равнинах нет деревьев. Как природа дала человеку глаза и сотворила солнце, чтобы светить ему, так из деревьев строят корабли, а кое-ко гда и дома; ну, а помимо этого, я не вижу в них большого проку, особенно когда на них нет ни плодов, ни обезьян.
На это замечание проводник ничего не ответил и только еле внятным шепотом призвал всех к молчанию. Пока эта бессвязная беседа вполголоса текла прихотливой струйкой, лодки медленно плыли по течению под темной сенью западного берега, и весла в руках гребцов лишь помогали им держаться верного направления и правильного положения на речной зыби. Сила течения то и дело менялась — местами вода казалась неподвижной, а встречались плесы, где река мчалась со скоростью двух и даже трех миль в час. Через пороги она неслась с быстротой, казавшейся непривычному глазу бешеной. Джаспер полагал, что им потребуется два часа, чтобы спуститься к устью, и они со Следопытом договорились идти по течению, по крайней мере до тех пор, пока не минуют первые опасности пути. Беседовали путники вполголоса, соблюдая величайшую осторожность; хотя в обширном, почти бескрайнем лесу царило полное безмолвие, природа говорила сотнею голосов на красноречивом языке ночной глуши. В воздухе трепетали вздохи десятков тысяч деревьев; журчала, а иногда и ревела вода; время от времени потрескивала ветка или скрипел ствол, когда сухой сук терся о дерево. Все живые голоса умолкли. На мгновение, правда, Следопыту почудилось, будто до них донеслось завывание далекого волка — они еще попадались в этих лесах, — но то был звук до такой степени неясный и мимолетный, что его могло родить и разыгравшееся воображение. Однако, когда Следопыт призвал товарищей к молчанию, его чуткое ухо уловило потрескивание переломившейся сухой ветки — как ему показалось, оно донеслось с западного берега. Всякий, кому знаком этот характерный звук, вспомнит, как легко его
— Кто-то ходит по берегу, — сказал Следопыт Джасперу, понизив голос. — Неужто окаянные ирокезы переправились через реку со своими ружьями да еще и без лодки?
— Скорее, это делавар. Он, всего вернее, пойдет берегом за нами следом и, конечно, сумеет нас найти. Хочешь, я подгребу поближе и разузнаю?
— Валяй, мой мальчик, только греби осторожно и не выходи на землю, если есть хоть малейшая опасность.
— Благоразумно ли это? — спросила Мэйбл порывисто, не соразмерив от волнения свой звонкий голос с окружающей тишиной.
— Крайне неблагоразумно, красавица, если вы намерены говорить так громко. Ваш милый, нежный голосок ласкает мне ухо — нам здесь привычнее слышать грубые голоса мужчин, — но сейчас мы не можем позволить себе это удовольствие. Ваш батюшка, честный сержант, скажет вам при встрече, что молчание вдвойне похвально, когда ты на тропе. Ступай же, Джаспер, и докажи нам лишний раз свою испытанную осторожность.
Прошло десять томительных минут после того, как ночь поглотила челн Джаспера; он так бесшумно оторвался от пироги Следопыта и растворился в темноте, что Мэйбл опомниться не успела и долго не могла взять в толк, что юноша в самом деле отправился выполнять поручение, казавшееся ее разгоряченной фантазии столь опасным. Все это время путники, продолжая плыть по течению в своей пироге, сидели не дыша и напряженно ловили малейший звук, доносившийся с берега. Но кругом царил все тот же торжественный и, можно сказать, величественный покой, и только плеск реки, обтекавшей какие-то мельчайшие препятствия, да музыкальный шелест листьев нарушали сон притихшего леса. Но вот опять вдалеке затрещали сучья, и Следопыту почудились на берегу чьи-то приглушенные голоса.
— Возможно, я ошибаюсь, — сказал он, — ведь часто уши доносят то, что подсказывает сердце, но мне послышался на берегу голос делавара.
— Вот еще новости! Разве у дикарей мертвецы бродят после смерти?
— Еще бы! Они даже носятся взапуски в своих блаженных селениях, но только там — и нигде больше. Краснокожий кончает счеты с землей, испустив последний вздох. Когда приходит его час, ему не дано помедлить у своего вигвама.
— Что-то плывет по воде, — прошептала Мэйбл; с момента исчезновения второй пироги она глаз не сводила с темного берега.
— Это пирога, — обрадовался Следопыт. — Видно, все в порядке, иначе парень давно бы дал о себе знать.
Спустя минуту обе пироги сошлись на речной зыби, и только тогда обозначились в темноте какие-то тени. Сперва глазам наших путников предстал силуэт Джаспера, стоящего на корме, но на носу спиной к ним сидел еще какой-то человек, и, когда молодой матрос повернул лодку, и Следопыт и Мэйбл увидели его в лицо, оба узнали делавара.
— Чингачгук, брат мой! — воскликнул Следопыт на языке индейца, и голос его дрожал от сильного волнения. — Могиканский вождь! Душа моя ликует! Мы часто стояли с тобою рядом там, где гремела битва и лилась кровь, и я уже боялся, что этому больше не бывать.
— Ух! Минги — просто скво! Три скальпа висят у моего пояса. Им не под силу сразить Великого Змея делаваров. В их сердцах не осталось ни капли крови, а мысли их уже на обратной тропе, что ведет через воды Великого Озера.
— Ты побывал среди них? А что случилось с тем воином, с которым ты схватился в реке?
— Он стал рыбой и лежит на дне среди угрей. Пусть братья выловят его своими удочками. Следопыт, я сосчитал наших врагов, я трогал их ружья.
— Ха! Так я и думал, что он ни перед чем не остановится! Этот отчаянный малый побывал во вражеском стане, и сейчас мы всё узнаем. Говори, Чингачгук, а я перескажу все новости нашим друзьям.