Избранные сочинения в 9 томах. Том 5 Браво; Морская волшебница
Шрифт:
— Твоя тревога обманывает тебя, — возразил браво еле слышным голосом. — Тревога обманывает тебя, Джельсомина. Не будем больше говорить об этом. Сенат в конце концов окажет нам справедливость. Это почтенные люди, высокого рода и знатных семей. Было бы безумием не доверять этим патрициям. Разве ты не знаешь, что тот, у кого в жилах течет благородная кровь, свободен от всех слабостей и соблазнов, которым подвержены мы, люди низкого происхождения? Такие люди от рождения стоят выше слабостей, присущих простым смертным; они никому и ничем не обязаны, и поэтому непременно будут справедливы! Тут все разумно, и нечего
— Ты шутишь, Карло. Каждый может причинить зло другому. Только те, кому покровительствуют святые, не творят зла.
— Ты рассуждаешь так потому, что живешь в тюрьме и молишься непрерывно. Нет, глупенькая, есть люди, которые из поколения в поколение рождаются мудрыми, честными, добродетельными, храбрыми, неподкупными и созданными для того, чтобы бросать в тюрьмы тех, кто родился в нищете! Где ты провела свою жизнь, Джельсомина, чтобы не почувствовать эту истину, пропитавшую даже воздух, которым ты дышишь? Ведь это же ясно, как день, и очевидно… очевидно, как эти стены!
Робкая девушка отшатнулась и, казалось, едва не побежала прочь от браво: ни разу за все их бесчисленные встречи и откровенные беседы она не слышала такого горького смеха и не видела такого неистовства в его взгляде.
— Я могу подумать, Карло, что отец назвал тебя тем именем не случайно, — сказала она наконец, придя в себя и укоризненно взглянув на все еще взволнованное лицо браво.
— Это дело родителей называть своих детей, как они хотят… Но довольно об этом. Я должен идти, милая Джельсомина, и покидаю тебя с тяжелым сердцем.
Ничего не подозревавшая Джельсомина сразу же позабыла о своей тревоге. Расставание с человеком, известным ей под именем Карло, часто наводило на нее грусть, но теперь у нее на душе было особенно горько от этих слов, хотя она и сама не знала почему.
— Я знаю, у тебя свои дела, и о них нельзя забывать. Хорошо ли ты зарабатывал на своей гондоле в последнее время?
— Нет, я и золото — мы почти незнакомы! И потом, ведь власти всю заботу о старике оставили мне.
— Ты знаешь, Карло, я не богата, но все, что у меня есть — твое, — сказала Джельсомина чуть слышно. — И отец мой беден, иначе он не стал бы жить страданиями других, храня ключи от тюрьмы.
— Он причиняет меньше зла, чем те, кто нанял его! Если у меня спросят, хочу ли я носить «рогатый чепец», нежиться во дворцах, пировать в роскошных залах, веселиться на таких празднествах, как вчерашнее, участвовать в тайных советах и быть бессердечным судьей, обрекающим своих ближних на страдания, или же служить простым ключником в тюрьме, я бы ухватился за последнюю возможность, не только как за более невинную, но и куда более честную!
— Люди рассуждают иначе, Карло. Я боялась, что ты постыдишься взять в жены дочь тюремщика. А теперь, раз ты так спокойно говоришь об этом, не скрою от тебя — я плакала и молила святых, чтобы они даровали мне счастье стать твоей женой.
— Значит, ты не понимаешь ни людей, ни меня! Будь твой отец сенатором или членом Совета Трех и если бы это стало известно, у тебя были бы причины печалиться… Но уже поздно, Джельсомина, на каналах темнеет, и я должен идти.
Девушка с неохотой признала, что он прав, и, выбрав ключ, отворила дверь крытого моста. Пройдя несколько коридоров и лестницу,
Глава XX
Так ошибаются одни лишь новички.
Как обычно, с наступлением вечера Пьяцца оживилась, и по каналам заскользили гондолы. В галереях появились люди в масках, зазвучали песни и возгласы. Венеция снова погрузилась в обманчивое веселье.
Выйдя из тюрьмы на набережную, Якопо смешался с толпой гуляющих, которые, скрывшись под масками, направлялись к площадям. Проходя по нижнему мосту через канал Святого Марка, он замедлил на мгновение шаг, бросил взгляд на остекленную галерею, откуда только что вышел, и снова двинулся вперед вместе с толпой, не переставая думать о бесхитростной и доверчивой Джельсомине. Медленно прогуливаясь вдоль темных аркад Бролио, Якопо искал глазами дона Камилло Монфорте. Он встретил его на углу Пьяцетты и, обменявшись с ним условными знаками, никем не замеченный, двинулся дальше.
Сотни лодок стояли у набережной Пьяцетты. Якопо разыскал среди них свою гондолу и, выведя ее на середину канала, быстро погнал вперед. Несколько ударов веслом — и он очутился у борта «Прекрасной соррентинки». Хозяин фелукки, как истый итальянец, беспечно прогуливался по палубе, наслаждаясь вечерней прохладой; его матросы, усевшись на баке, пели или, вернее, однообразно тянули песню о далеких морях.
Приветствие было коротким и грубоватым, каким всегда обмениваются люди этого сословия. Но, видно, хозяин ждал гостя, потому что он сразу повел его на дальний конец палубы, чтобы матросы не слышали их разговора.
— Что-нибудь важное, Родриго? — спросил моряк, узнав браво по условному знаку и называя его вымышленным именем, так как не знал настоящего. — Как видишь, у нас время даром не пропало, хотя вчера и был праздник.
— Ты готов к плаванию?
— Хоть в Левант, или к Геркулесовым Столбам, как будет угодно сенату. Мы поставили паруса, едва солнце спряталось за вершины гор, и, хотя может показаться, что мы беспечны, известите нас только за час, и мы успеем обогнуть Лидо.
— В таком случае, считай, что тебя известили.
— Синьор Родриго, вы доставляете товар на переполненный рынок! Мне уже сообщили, что сегодня ночью мы понадобимся.
Подозрение, мелькнувшее в глазах браво, ускользнуло от внимания моряка, который придирчиво осматривал оснастку фелукки перед дальней дорогой.
— Ты прав, Стефано, — сказал браво. — Но иногда не вредно и повторить предупреждение. Быть наготове — первое дело в деликатных поручениях.
— Не хотите ли посмотреть сами, синьор Родриго? — спросил моряк, понизив голос. — Конечно, нельзя сравнить «Прекрасную соррентинку» с «Буцентавром», но ведь она только поменьше, а в остальном здесь ничуть не хуже, чем во Дворце Дожей. Раз моим пассажиром будет дама, «Прекрасная соррентинка» с особой готовностью выполнит свой долг!