Изгнание
Шрифт:
Воцарилась томительная пауза. Шабеко переглянулся с Кривошеиным. Врангель резко встал, плеснул себе еще вина, отхлебнул и зашагал по кабинету. Врангель думал. Пауза затягивалась. Врангель сел, закинув ногу на ногу, и, глядя на носок сапога, спросил, подняв чуть навыкате глаза:
— Что же вы предлагаете? — и две резкие складки между бровями стали глубже, затвердели грозно.
— От имени правительства Юга России взять это дело на себя, — не смущаясь, ответил Шабеко, выдержав взгляд главнокомандующего. — Заменив всех охотников, желающих участвовать в реализации флота.
—
— Доверенность правительства. Введите в совет генерала Вильчевского, меня и двух моих людей — инженеров Чаева и Шмидта. Доверие — полное. Я буду представлять интересы банкирского дома в Константинополе «Борис Жданов». После получения твердого поручения правительства и составления точного учета судов и имущества, составления списка к продаже я вызову из Константинополя комиссию для установления цен.
— Что скажете на это вы, Александр Васильевич?
— Полагаю, высокие личные качества Леонида Витальевича, его экономические и правовые знания, твердая рука необходимы нам. У правительства появится необходимая нам иностранная валюта, Петр Николаевич.
— Говорите, говорите, господин Шабеко, — милостиво кивнул Врангель. — Я слышал что-то о банкирском доме Жданова, но не помню что.
— Он однажды уже выступал с подобным предложением, — поспешил подсказать Кривошеин, прекрасно знающий скандальную репутацию в прошлом банкирского дома Жданова. — Тогда на докладе Вильчевского генерал Шатилов изволил резолюцию наложить: «Главком согласен». Но дело затормозили. Оно затерялось среди бумаг. Однако энергия господина Шабеко, полагаю...
«Несомненно, «фендрик» — эмиссар Кривошеина и, вероятно, будет в доле с ним, — подумал Врангель. — И Вильчевскнй, помнится, лез все с какими-то судами, с ломом, требовал резолюций. По-видимому, и к его рукам прилипало. Патриоты! Пусть, действительно, один ворует, а другой за ним присматривает: меньше расходов! Союзнички заплатят нам валютой и товарами. — И тут же внезапная мысль ожгла Врангеля: — А Франция? Если французы узнают о распродаже флота, они немедля наложат на него лапу — в счет старых долгов!»
— Но Франция? — вскинув голову, сказал Врангель.
— Не извольте беспокоиться, — привстав, осторожно перебил главкома Шабеко. — Будет обеспечена полная секретность, — и повторил самодовольно: — Полная и гарантированная. Не такая, как у наших бывших, — он подчеркнул это слово, раздельно выговаривая слоги, — конкурентов. Могу представить и некоторые доказательства, если будет угодно.
Кривошеин взглянул на Врангеля. Оба кивнули.
— Вот обмен депешами общества «Итало-Русс» с генералом Вильчевским. Обратите внимание, господа, на все время меняющиеся резолюции председателя совета. Далее... Вот материалы о купце Сергееве; письмо Лукомского вам, господин главнокомандующий, с разоблачением действий афериста; резолюция генерала Шатилова Вильчевскому о нежелательности привлечения Сергеева; бумага Вильчевского, который предписывает
— Чертовски здорово! — увлеченно выкрикнул Врангель и хлопнул себя по коленке, что случалось редко и означало крайнюю степень восхищения. — Вы осведомлены, господин Шабеко! Вы — опасный человек. Надо Климовичу сообщить!
— Отнюдь, господин главнокомандующий. Это коммерческая информация — не больше. Без нее никто не способен вести борьбу с конкурентами.
— В таком случае давайте и остальную вашу информацию. Potz- Blitz![12]
— У меня имеются проекты, кои венчает резолюция уважаемого Александра Васильевича Кривошеина...
«Нет, они не связаны, — с радостью отметил Врангель. И тут же засомневался: — А не ловкий ли ход это?»
Кривошеин слушал с детским любопытством. Лицо его было безмятежно.
— ...хотя, полагаю, привлек его исключительно патриотизм группы русских финансистов, которые, если мне не изменяет память, писали в прошении: «Мы, истинные сыны России, не желая, чтобы наши родные суда попали в чужие руки, предлагаем предоставить правительству как валюту, так и все необходимые материалы, продовольствие и снаряжение...» Ну, и так далее — взамен всяческих средств, предположенных к продаже.
— Я всегда поддерживаю истинно русских патриотов, — холодно сказал Кривошеин, и короткая остренькая его бородка воинственно вздернулась.
— Не желая сказать ничего компрометирующего, поверьте... Благоговейно наблюдая за государственной деятельностью вашей, господин Кривошеин... — понимая, что зарвался, залепетал, оправдываясь, Шабеко. — Но исключительно в целях показа осведомленности... Прошу прощения, если не так выразился.
— Полноте, Леонид Витальевич! — оборвал его Кривошеин. — Словеса здесь нынче никому не нужны. Нужна информация для дела. Для нашего общего дела, милостивый государь. Не волнуйтесь, пожалуйста.
— Тогда прошу: перейдем собственно к делу. — Врангель сам наполнил бокалы. — Я достаточно убедился в коммерческих способностях господина Шабеко. Считаю, ему можно поручить эту... — Врангель чуть замялся, подыскивая слово, и, найдя его, удовлетворенно закончил: — Эту акцию... за которую я с удовольствием поднимаю бокал, господа.
— За успех дела! — провозгласил Кривошеин.
Шабеко лишь осторожно чокнулся: ведь сановные господа по существу пили за него.
— Теперь посвятите нас в свои планы, наконец, — приказал Врангель.
Шабеко встал. Лицо строгое, даже возвышенное. Сейчас решалось все. Он понимал, что почти у цели. Шабеко заговорил своим менторским, адвокатским тоном:
— Попрошу прощения, ваше высокопревосходительство! (От торжественности момента, видимо, вырвалось.) Я буду предельно краток, но еще минут десять вашего государственного времени я вынужден занять. Свою деятельность как руководителя некоего небольшого, но весьма законспирированного бюро — официально я представитель лишь банкирского дома «Жданов» — я полагаю начать последовательно по трем линиям. Первая — землечерпалки...