Изгнанник на цепи
Шрифт:
— Тогда не учи меня тебя убивать!
Бегу вдоль сплошного круга яростного жара. Он теперь легко определяется — песок арены в этом месте спекается, меняя цвет. Шо приходится постоянно вертеться, не выпуская меня из фокуса внимания, но это ему явно не мешает. Он творит еще два «всполоха», от которых я без проблем уклоняюсь — слишком уж они небольшие. Энергия внутри противника внезапно вспыхивает маленьким солнышком, он скручивает свои пальцы с потрясающей скоростью, а жар от невидимой стены внезапно рывком слабеет. На бегу подношу свободную руку к шее.
Сейчас!
Приём зеленоволосого — огонь
Бросок, рывок, прыжок.
Взрыв.
Она еще и взрывается!
Меня отшвыривает чуть дальше, чем я планировал, провозя лицом по песку. Сплевываю песок и вскакиваю, перехватывая рукоять меча. Нужно двигаться. У самой границы вновь набирающей силу стены жара валяется раскаленная добела сетка, ранее прятавшаяся внутри моего плаща, брошенного мной на птицу. Серенит «ирландской паутинки» дестабилизировал плетение Шо, но сдетонировавшая энергия разнесла предмет одежды. Очень жаль, я планировал использовать плащ как тайный щит, надеясь, что он поможет мне справиться с несколькими приёмами противника, а он «ушёл» за один.
Меняем тактику. Банально отбегаю подальше от окруженного жаром японца. Да, это игра на истощение, это бы понял даже полный тупица. Дела у моего противника, кажется, не очень — интенсивность его энергетики после «птички» солидно упала. Всё, кончился?
Черррт! Вспыхнул! Назад не успею!
Огненные серпы. Много, слишком много. Быстрые, злые, летят неровно и не прицельно, вращаются! Десятки серпов!
Встав боком, бешено машу мечом перед собой, стараясь попасть по каждому из замеченных серпов. Понимание, что большинство летит мимо, ничего не значит по сравнению с чувством смертельной опасности. Техники не выдерживают прикосновения серенита в сплаве меча, но их детонация не проходит бесследно, тепловые удары следуют один за другим.
Стою, дышу как загнанная лошадь. Напротив меня, в двух десятках метров, занят тем же самым Шо. У меня три пропущенных — нехороший черный след на левом боку, от которого распространяется по телу «гудение», намекает, что мне нужно будет лечить большой ожог на весь торс. Срываю жилетку, на которой Эдна и Камилла ослабили швы так же, как и на плаще. Рубашка черная и дымится. Мелочи. Куда хуже себя чувствует немеющая левая нога — там серп, пройдя ниже колена, разрубил и поджарил мясо. Неглубоко, но… снова хромать… черт. Третье же самое легкое, но и самое обидное — меня резануло краем серпа по правой щеке, дергающейся сейчас, как припадочная.
Рейко меня сожрёт.
Сдираю рубашку, обертываю ей рукоять раскаленного меча, и ковыляю к покачивающемуся в трансе противнику. В другой руке обрывком той же рубашки держу дымящуюся жилетку. На всякий случай. Пока иду, в голове проносится ироничная мысль — парень выдал нечто, на голову или две превосходящее умения студентов, которые они демонстрируют в академии. Ну да, если подумать, то там вряд ли будут показывать всё, что знают, но тем не менее — с такими силами я уже совсем не удивлен, что он такой дурак.
Может себе позволить.
«Всполох». Он смог из себя его выжать. Сквозь подступающую боль я чувствовал его энергию, она была лишь на гран мощнее, чем у меня, но Шо сумел собрать эти крохи на еще одну полноценную боевую технику, тут же брошенную им в меня.
Я встретил её ответным броском жилетки.
К черту такие приключения.
Подхожу. Один взмах мечом. Можно идти домой. Точнее ковылять, медленно и печально. За моей спиной слышится шорох упавшего на песок тела. Бросаю взгляд на главу рода Ятагами — мужчина демонстративно неторопливо встает с места, разворачивается и делает несколько шагов, чтобы начать рассматривать нечто, лежащее за пределами арены-стадиона. Рядом с ним стоит слуга, держащий весьма характерный чемоданчик. Он смотрит туда же, куда и его господин. Что-то мне подсказывает, что слуга с этим плоским чемоданчиком на песок арены сегодня не ступит.
Шум от зрителей практически не слышен. Мне не до того.
Позже мне расскажут, как Шо, которому я отрубил ноги по линии коленных чашечек, лежал и рыдал, глядя на спину своего далекого родича и главы клана, так и не повернувшегося к нему, пока служба арены не увезла раненного в больницу. Никакого сеппуку, честь семьи не затронута. У Эмберхарта нет претензий к роду, в котором имел несчастье родиться дурак.
Как нет и милосердия к дуракам.
Интерлюдия
Из-за двери раздался слабо слышимый стон боли, тут же сменившийся раздраженными ругательствами по-английски. Это повторилось несколько раз, под аккомпанемент успокаивающего бормотания немолодой женщины, но вскоре интенсивность стонов и ругани усилилась на порядок. Анжелика, стоящая возле этих самых дверей, вспомнила, при каких условиях слышала подобные вопли — когда бойцам её бывшего отряда срочно вынимали пули из ран в боевых условиях. «Срезают обуглившиеся ткани на ноге», — подумала она и тут же вздрогнула от грохота.
Нервы маленькой и такой веселой обычно сероглазой малышки наконец-то сдали. Рейко схватила легкий ажурный столик на колесиках, которым обычно пользовалась Легран, и со всего маху грохнула его о стену. Из-за дверей вновь послышался вой Эмберхарта, на этот раз — с нотками отчаяния и жажды крови. Рейко ойкнула, сбледнула с лица и, схватив за руки Цуруму и её, Анжелику, тут их куда-то потащила. Влекомая Легран отрешенно подумала, что пугать врача на полевой операции было не самой лучшей затеей, но мастер, скорее всего, даже ничего не скажет потом своей невесте. Главное, успеть ему рассказать, что Рейко очень сильно переживала…
А… нет. Она не переживала. Коротышка была в ярости. Анжелика не удержалась от вскрика, когда выпущенные маленькой смешливой японкой молнии вспороли паркет, потолок, стенные панели и шторы, моментально превращая комнату малого зала в склад рухляди и кружащихся в воздухе ошметков ткани. Ровно секунда… и ошеломленно моргающие девушки стоят посреди разрухи.
— Идиот!
Еще две гудящие и извивающиеся дуги белой энергии утыкаются в противоположную от девушек стену зала. Протанцевав по поверхности и оставив за собой черные подпалины на камне, заставляя дерево панелей взрываться смесью крошек и пыли, они затихают.