Изгнанник вечности (полная версия)
Шрифт:
— Туна-Мин, я сказал всё, что нужно было сказать и что я имею право говорить. Да будет твой «куарт» един.
— Пусть твоему «куарт» всегда желают только хорошего…
В древней формуле обмена «приветствием — прощанием — благодарностью» принято употреблять архаичное «ты», независимо от возраста и социального положения собеседников.
Кулаптр шел по длинному белому коридору.
Душа радуется, когда играет зверь, сердце замирает в восхищении. Кто не знает этого? Только зверя невозможно подкупить. Только зверь не предает —
Кажется, умозаключения верны… И еще. Значит, война будет. Случится это очень скоро.
Происходит расстановка фигур для этой большой игры. Шесть лет назад родился первый. Это был Тессетен. Только что появились на свет еще двое — человек, Ал, и… странный человек. Мир еще не знал того, кто просидел бы в утробе десять лунных циклов, не имея души, и оказался живым после рождения. Значит, странный человек — хранитель, звать его будут не Алом и вообще не человеческим именем. Тогда это хотя бы как-то объяснимо. А он думал, что хранитель будет всего один — девочка, которую родит в Эйсетти через три месяца одинокая южанка. Об этой нелюдимой женщине ходят упорные слухи, будто она читает будущее, как обычную книгу, и видит смерти всех, кто является к ней узнавать судьбу. Ее дочь будет наречена Ормоной. И наконец последняя — златовласая девочка-попутчица по имени Танрэй — появится в семье эмигрантов-северян, в Эйсетти, но произойдет это еще через шесть лет.
Должен пройти весь двенадцатилетний цикл — что на небесах, то и под ногами, как говорят в их народе.
И начнется Игра. А если это будет Игра, однажды порожденная сознанием Ала и его попутчицы Танрэй, то скучать не придется никому…
— Да, атмереро, любишь ты пошутить! — проговорил Паском, взглядывая на часы.
Пожалуй, поздновато для визита, но его не избежать. Иначе может быть поздно, и ученик погибнет, хотя родился вопреки всем законам природы живым.
Кулаптр вышел на улицу. Его дыхание слегка осеклось от порыва леденящего ветра. Вьюги на Ариноре и на Оритане стали жестокими. А ведь Паском помнил времена, когда в некоторых поясах этих земель росли тропические деревья и жили разноцветные птицы, а солнце по вечерам ныряло за горизонт, будто веселый дельфин. Ныне и там, и там теплокровные способны выжить лишь в случае, если они защищены густым мехом или толстым слоем жира. Видимо, поэтому у северян появилась традиция приручать волков — хищников, способных, не замерзая, спать на снегу в лютые морозы.
В дом одной из таких аст-гарских семей и направлялся этой ночью кулаптр Паском. Судя по виду приусадебного участка, семья эта была далеко не бедной. Разговор может принять нежелательный оборот. Кулаптр хорошо осознавал это, но выхода у него не было.
На звонок Паскома откликнулся мужской бас:
— Кто вы?
— Да будет твой «куарт» един, хозяин! — произнес целитель.
После такого приветствия даже враг должен был опустить оружие. Но законы предков сейчас уже не имеют прежней силы, и случиться может все.
Однако мужчина открыл. Это был высокий широкоплечий северянин. Они почти все отличаются могучим телосложением, в отличие от стройных и изящных южан.
— Не иссякнет солнце в сердце твоем, путник. Проходите.
Паском скинул капюшон. Хозяин тут же насторожился, увидев перед собой пожилого ори.
— Какой Путь привел вас в мой дом? — не слишком дружелюбно спросил он.
— Мой Путь, уважаемый господин.
— О! — аст-гарец не спешил пропустить гостя в дом, и Паском прикрыл за собой дверь, дабы не выстудить помещение. — Ваш Путь? Не понимаю!
— Только что ощенилась ваша волчица, не так ли?
Северянин удивился еще больше:
— Как вам стало известно?! — и только потом по желанию самого кулаптра мужчине удалось рассмотреть его. — Хм-м-м! Понимаю. Но почему вас интересует моя волчица?
— Я могу увидеть щенков?
Паском чувствовал легкое волнение: отбракованных волчат могли уже убить. И все же он еще чувствовал тихий призыв ученика.
— Пойдемте, — пробормотал северянин и повел кулаптра в подвал.
В полутьме нижней комнатушки Паском различил темный клубок. Зарычав, этот клубок дернулся и обратился огромной волчицей, подскочившей с набитого сеном тюфяка.
Паском не сделал и не сказал ничего. Он слегка показал ей истинного себя, а вернее, своего покровителя, обликом которого мог закрываться, как мороком. Псица взвизгнула и, поджав хвост, метнулась к слепышам-волчатам. Она уже не рычала, только жалобно поскуливала, моля о пощаде.
— Тихо, тихо, девочка, — кулаптр неторопливо подошел к ней и погладил за ухом. — Уважаемый господин, все щенки сейчас здесь?
Волчица опустила голову и лизнула самого настырного щенка — черненького, уже карабкающегося на ее опустевшее брюхо с отвислыми сосцами. Она?
— Нет, не все, — ответил хозяин. — Альбиноса и двух слишком светлых я вынес на улицу. Завтра, если не подохнут, хотел утопить, — и со злостью шикнул на самку: — Нашла время, с-сука! Среди ночи…
Паском вытащил из кармана кошелек и протянул ему деньги:
— Этого достаточно, чтобы оплатить жизни всех щенков?
— Кого вы ищете, кулаптр? — принимая купюры, спросил хозяин.
— Принесите волчат, и немедленно! — распорядился Паском.
Мужчина подчинился. Через несколько минут он поставил у ног гостя небольшую коробку, в которой лежало три светлых, припорошенных снегом, тельца щенят. Кулаптр сел на скамейку и, поочередно доставая, выложил полумертвых малышей на свои колени. Они были отняты от матери слишком рано: волчица не успела даже толком обгрызть и вылизать им пуповины. Альбинос и подавно был опутан последом. Он уже не двигался. Паском снял с него натальную пленочку, спрятал щенка в теплых ладонях, подышал на него. Псенок шевельнулся. Волчица подняла голову.