Изгнанники

Михеев Михаил Александрович

Лишних вопросов Соломин задавать не стал – у разведки свои игры, и лучше им не мешать. Пять минут спустя оба бота бесшумно и стремительно растворились в темноте ночного неба, оставив позади себя разгромленный дом и разведчика с его непонятными играми, а заодно уж французскую мину-дезинтегратор. Хорошая штука – один раз рванет, и останется на месте дома неглубокая воронка, заполненная молекулярной пылью, про которую самый лучший эксперт сможет сказать только «здесь что-то было».

Никем не замеченные, боты повторили весь путь в обратном порядке и вскоре аккуратно, как патроны в обойме, разместились на летной палубе суперкрейсера.

Отпустив людей и оставив машины на попечении обслуживающих роботов, Соломин поднялся к себе в каюту, скинул форму (тут же завертелись вокруг юркие автоматические уборщики, чистя сапоги и брюки от цементной пыли) и брякнулся на диван. Мысли у него в голове ходили самые что ни на есть мрачные – конечно, он сделал то, что должен был сделать, но при этом у него, как и всегда, когда приходилось работать со спецслужбами, осталось ощущение, будто он искупался в чем-то липком. Соломин никогда не был железным человеком, в чем-то он был, скорее, чистоплюем, и считал это явным минусом, однако что поделать – есть работа, которую кому-то все равно надо выполнять, и если родина требует искупаться в дерьме – значит, придется в него нырнуть и барахтаться там столько, сколько надо. Вон, самим разведчикам этим не самым приятным делом иногда приходится заниматься круглосуточно и без перерыва на обед – и ничего, не плачут. А раз так, то незачем жаловаться на жизнь.

Петров заявился через три дня – веселый и злой, как черт. Притащил ящик хорошего местного вина, которое они с Соломиным тут же продегустировали, сообщил координаты рандеву с «Альбатросом». Капитан его, честно говоря, не ждал, но принял радушно, чему в немалой степени способствовало на удивление радужное настроение. Впрочем, почему на удивление? Сегодня вечером была очередь Соломина отправляться на планету отдыхать, и он намерен был оторваться по полной программе, с вином, женщинами и всем, что к этому прилагается.

А вот затем, когда показала дно вторая бутылка, Петров внезапно заговорил, и заговорил жестко:

– Слушай меня внимательно. Я не могу тебе приказывать, могу только попросить, но это очень важно. Сможешь помочь в одном… очень щекотливом деле?

– Я тебе, кажется, в одном таком совсем недавно помог, так что мог бы и не спрашивать.

– Нет. Ты не понял. То были мелочи, которые решились бы и без тебя – ты просто оказался очень кстати и помог избежать массы осложнений. Сейчас дело куда более сложное и важное. И тебе придется рискнуть, в том числе и своим кораблем. Возьмешься?

Соломин думал секунд двадцать, потом мрачно спросил:

– Что, неужели все так хреново?

– Ты даже не представляешь, насколько. Честное слово, я бы предпочел, чтобы этим занялись регулярные силы флота, но если военные корабли засекут… В общем, войны, конечно, не будет, но проблем огребем по самое не балуйся.

– Понятно. А я, значит, пират, с меня взятки гладки?

– Именно. Прости, но случись чего – никто не знал о твоей выходке. Понимаешь? Хотя, конечно, и выдавать тебя не будут.

– Понятненько… Какие бонусы я буду иметь при успехе? Уж прости за меркантильность, но я на самообеспечении, мне людей кормить надо.

– Честно? Тебе будет предоставлена возможность беспрепятственно, не боясь никаких санкций, заходить в русские порты, проводить там ремонт, закупать любое оборудование и вооружение, даже стоящее на вооружении, и те эсминцы – твои, бесплатно.

– Неслабо. И что же я должен сделать? Разгромить английский флот или выкрасть французского диктатора? Это, конечно, можно, но вот только займет кучу времени.

– Нет, малость попроще. Через неделю пройдет караван. С хорошей охраной, заметь, причем неизвестной численности. Его надо уничтожить. Полностью.

– В смысле полностью?

– В прямом, – лицо Петрова стало жестким. – Никто не должен остаться в живых. Никто! И корабли должны быть уничтожены все, трофеи не нужны. Караван должен просто исчезнуть.

– Понятно. А вообще, я справлюсь?

– Думаю, справишься. Во всяком случае, в огневой мощи у тебя почти наверняка будет перевес, в скорости – тоже.

– Дай мне всю информацию, какая есть.

– Так ты берешься?

– Берусь, куда же я денусь… И уйди с глаз моих… Змей-искуситель.

Петров ухмыльнулся с таким видом, будто на голове у него и вправду были рога, на ногах – копыта, а сзади – хвост размером с кометный, и положил на стол карту памяти.

– Здесь все. Ну что, еще по вину?

– Давай.

– А вообще, чтобы тебя не беспокоили змеи-искусители, найди змею-искусательницу. Ну, за то, чтобы ты наконец нашел себе кого-нибудь и перестал мучиться из-за той истории.

– Ты знаешь, я и не мучился.

– Ладно, мне-то можешь не заливать. Ну, вздрогнули!

В общем, отдыхать на планету Соломин этим вечером отправился в изрядном подпитии…

Когда капитан проснулся, первое, на что он обратил внимание, была головная боль. Второе – обвившаяся вокруг его бедра женская нога изрядной длины и идеальной стройности. Соломин попытался повернуть голову и посмотреть, что к ноге прилагается, но чуть не взвыл – в голове будто перекатывался шершавый чугунный шар. Верный признак невоздержанности в питии… или в размахивании кулаками, симптомы схожие. Впрочем, Соломин понимал, что вряд ли он бил вчера морды направо и налево – не пацан уже, другой темперамент, да и на кулаках ссадин нет. Ощупал голову – целая, только болит, зараза… Стало быть, пил. Только вот не помнил, как и что, и при попытке вспомнить шар в голове начал перекатываться еще интенсивнее.

Мысленно поздравив себя с тем, что даже в мертвецки пьяном виде вкус ему не изменил и он снял если даже и крокодила, то с хорошей фигурой, Соломин собрал волю в кулак и, превозмогая боль, начал выбираться из кровати. Делать это пришлось максимально осторожно, чтобы не разбудить даму. Не то чтобы капитана так уж волновало, получит она порцию спокойного здорового сна или нет, но его бросало в дрожь при одной мысли о том, как она начнет что-то говорить. Только разговоров ему и не хватало – Соломин был как раз в таком состоянии, чтобы прибить кота за то, что он громко топает. Терпеть же чей-то голос было и вовсе свыше его сил.

Ухитрившись вылезти и никого не потревожить, капитан с трудом добрался до висящего в шкафу мундира, извлек из кармана (да здравствует предусмотрительность!) универсальный антидот и, тщательно примерившись, вколол его точно по инструкции, в вену. Попал – опыт сказался, не то чтобы большой, но все же. Капитан еще с гардемаринских времен был не прочь погулять и антидотом, чтобы снять похмелье, пользовался не раз, как, впрочем, многие курсанты. Эх, молодость, молодость… Антидот этот, кстати, совсем для другого был предназначен, но помогал здорово, куда лучше гражданских лекарств.