Изгои. Роман о беглых олигархах
Шрифт:
Помимо запаха нечистот в автобусе нашелся небольшой арсенал: ничего лишнего, но для небольшой войны должно хватить. Мы вымыли автобус из шланга снаружи, и я с удовольствием «пролил» бы его изнутри – таким нестерпимым был въевшийся в обшивку аромат. В четыре утра мы с Шуриком переоделись в шоферскую униформу, он уселся за руль, я рядом, на откидное сиденье, еще раз повторили поминутно план наших действий и по длинному сточному желобу шириной с двухполосное шоссе выехали на поверхность. Солнце еще не встало, но намек на рассвет уже был: слабый отголосок зари появился на востоке тонкой контрастной полосой. Шурик вел спокойно, без рывков, как будто он полжизни водил школьные автобусы и немало поднаторел в этом. На обочине стояла полицейская машина, я видел, как коп проводил нас скучающим взглядом и зевнул.
– Пронесло, – заметил я, глядя
– Так и должно быть, – отчеканил Шурик. – Мы с тобой два дерева, остальные пни.
Я медленно стек на пол…
Скорость была миль двадцать, не больше, до места мы добрались без происшествий, и даже полиция нам больше не встречалась, а это было делом небывалым, так сказал Шурик.
– Здесь полиции как того, чем пахнет наш автобус. Фила – номер один на побережье по количеству убийств. Черные шалят, – пояснил он, – но это ночами, а днем все в норме, почти как везде.
Мы въехали на стоянку перед центром Конституции, и Шурик поставил автобус так, что он своей желтой физиономией, похожей очертаниями на профиль ретривера, [16] глядел на нужную нам Вишневую улицу. Двигатель глушить не стал, колеса ручным тормозом не блокировал. Автобус просто уперся колесами в бордюр и замер, готовый к прыжку.
– Пора отрыть топор войны, – Шурик вел себя довольно спокойно, особенно если учесть, что за неизвестность нас ожидала. Он лишь немного побледнел – впрочем, это вполне можно было списать на белесый рассвет.
16
Порода собак.
Я молча кивнул и откинул крышку длинного, похожего на гроб дощатого ящика, выкрашенного в защитный цвет: два пулемета, одноразовые базуки, маски, перчатки, тяжелые армейские бронежилеты.
– Элекзендер, пахнет электрическим стулом – не иначе.
Шурик мрачно поглядел на меня и согласно кивнул:
– И запах дерьма вполне аутентично дополняет этот образ. Не зря же человек обделывается в момент смерти, – он поглядел на часы. – Еще остается пятнадцать минут. Хорошо, что они так рано, что стоянка пуста, что нет детей и случись что, мы их не заденем.
– Чего не скажешь о тех, кто сидит в броневике. Хотя о чем я… Человек, профессия которого – охранять чужие деньги, должен рассчитывать, что он может не дожить до пенсии. Так что как получится.
Десять минут… Я не хочу рассказывать о своем прошлом, совсем не хочу. Но было в нем такое, и не раз, когда в руках оружие, когда до решающего мгновения остаются минуты, – это просто моя гребаная жизнь, и мне она, по всей видимости, должна нравиться. Чувствуете, как я рассуждаю? Ох, голова моя, голова, зачем ты так рано испортилась, словно кто-то проник в тебя, обосновался и сейчас вовсю оспаривает мое право на владение тобою. А ведь иногда, в сладкие моменты просветления, я все еще мечтаю. Мечтаю о том, что однажды наконец пойму – либо я слишком хорош для этого мира, либо, что, конечно же, вернее, этот мир слишком хорош для меня. И тогда я уеду в Сергиев Посад и напрошусь в семинаристы. Возьмут ли? Должны. Что остается человеку, который устал жить, но все еще хочет каждый день встречать рассвет? Только Бог. Забыв о нем в переполненной желчью жизни, где все одинаково на вкус, получив возможность выйти из проклятого круга, начинаешь ощущать его чистый запах, похожий на запах свежескошенной травы и полевых цветов. И удивляешься тому, что, когда ты там пил желчь, принимая ее за истину, то иногда, совсем нечасто, ловил себя на мысли, что где-то есть вот такой, настоящий и честный запах, запах твоего спасения. Да, в моей жизни часто случалось, что между жизнью и смертью оставались минуты, но всегда я ощущал, что скошенная для меня трава и розовые, трепетные соцветия клевера в ней еще не превратились в ломкое желтое сено.
Красивый я тут нарисовал автопортретик, не так ли? Глядя на этот автопортретик, можно вообразить, что я этакая ну почти невинная жертва. Почти… Однако было бы нечестно, прежде всего мне самому перед собой, так искажать собственный образ. В образе этом все очень неоднозначно. Вот небольшая иллюстрация к этому утверждению. История, которая позволит узнать меня с другой стороны. С лунной стороны, той, которая никогда не видна с Земли.
Был в Москве такой клуб «Министерство».
– Пашка, – говорит, – пойдем, сходим в «Министерство». Бабцов подснимем, то да се…
– Отчего же, – говорю, – не пойти. Натурально, пойдем. И подснимем, и то и се. Чего нам, в самом деле-то?
Пришли мы туда, поместились за столик в вип-зоне, то есть все как положено. Выпили, покурили. Приятель мой человек гражданский, он в туалет отлучился закинуться дурью, а я сидел, курил кальян, глазел на девочек и прикидывал, к какой бы из них подкатить. Столик наш обслуживал официант, который меня с самого начала тихо бесил. Морда у него была какая-то наглая, и держался он нетипично для халдея. Не заискивал, не лебезил с целью соискания чаевых. Всячески демонстрировал свою полнейшую к нам индифферентность и собственную независимость. Мол, «ходят тут какие-то. Бычье, мля, негламурное. Старичье немодное». Даже, кажется, что-то такое сказал. Надерзил мне в ответ. Кажется. Ну и я ему ответил. Как? Возможно, не вполне адекватно. Я воткнул ему вилку в живот. Тут вернулся мой приятель, удивился. Официант вопил, катался по полу и делал вид, что вот-вот помрет. Свернув цепь событий, которые последовали за моей паскудной выходкой, скажу лишь, что беднягу уволили, а передо мной извинились. Кажется, я там кричал, что всех посажу и расстреляю. Вот такая я «невинная жертва». За дело терплю, сам знаю. Одного официанта мне полжизни не отмолить, да я и не молюсь. Ни за него, ни за кого бы то ни было. Даже за себя. Не привык как-то. Перед Господом Богом стыдно, что рассчитывает на его снисхождение такая тварь, как я. Хотя всякая тварь да славит Господа. Запутаться можно, правда? Так запутаться, что с катушек свернешься, а у меня с головой и так все не очень…
…Красно-черный броневик появился вдалеке, он был единственным движущимся предметом на дороге в этот час. Наши роли были расписаны заранее: я, взяв пулемет, молча кивнул Шурику и пошел в конец салона. Шурик включил передачу и стал потихоньку сдавать назад. Он очень медленно подъехал к противоположному краю стоянки и, перебросив ручку переключения скоростей в «драйв», до отказа выжал педаль акселератора. Желтая, пропахшая запахом тысячи задниц наивная туша школьного автобуса содрогнулась и, чуть помедлив, прыгнула вперед, перескочила через бордюр, вспахала газонную полосу и вылетела наперерез броневику.
Хорошо еще, что их скорость была невысокой, а водитель броневика как следует приналег на тормоз. Поэтому они не разрезали наш говенный автобус пополам, а лишь сильно вмялись в левый борт. От удара я потерял равновесие, и, если бы не схватился за поручень, идея абордажа инкассаторского броневика потерпела бы сокрушительное это самое… на букву «фе». Автобус покачался на осях и… не перевернулся. Раздался оглушительный треск – это Элекзендер строчил как тот пулеметчик, который «за синий платочек», и пули со стальным сердечником, запрещенные к использованию всеми мыслимыми конвенциями и соглашениями, вспарывали обшивку броневика, словно брезент. Я, еще оглоушенный ударом, тряся головой, словно братишка мистера Паркинсона, поднял свой пулемет и присоединился к Шурику, начав вскрывать инкассаторскую жестянку с другой стороны. После минутной артподготовки, когда броневик был превращен в дуршлаг, мы выскочили сквозь разбитые окна автобуса. Из недр броневика слышались вопли как минимум трех человек: значит, проблемы с живыми еще впереди. Времени на переговоры не было, к тому же замок изнутри могло заклинить, и Шурик прилепил к задним дверцам броневика круглую пластидную бомбу на магнитной подушке.
– Паша, валим, сейчас жахнет!
Шурик стоял в туче пороховых газов, и голос его звучал откуда-то сверху, так преломлялся в этом адском дыму звук.
Забежали за наш погибший автобус, и Элекзендер нажал на кнопку пульта бомбы. Жахнуло, и славно жахнуло, правую дверь сорвало с петель и отбросило метра на четыре. Цинк пулемета заметно полегчал, но что-то там оставалось, и я бросился к броневику. За добычей. Следом за мной рванул и Шурик, который первым увидел, как из кузова перевернутого инкассаторского автомобиля показалась окровавленная голова чернокожего охранника, а затем к голове добавились две руки, сжимавшие помповое ружье.