Изгой
Шрифт:
— Вижу, — ответил Олег. — Хороший дом можно построить за сутки, а средний город — за неделю. Но у вас было несколько лет, и времени вы не теряли. А что за храм?
Окоем с полнейшим равнодушием пожал плечами:
— Да как тебе сказать... Я ж говорю, мы строили город на пустом месте. Тут хорошая и благодатная равнина, а то, что справа и слева от нас какие-то развалины, — нас не волновало. Да и далеко это было, это сейчас город приближается почти вплотную. Говорят, развалины храмов. От одного только разбросанные глыбы да огромный жертвенный камень, а от второго — камни да подземелье, где тоже камни. Сказать по
Олег сказал с интересом:
— А что? Интересно.
— Правда? Это мне должно быть интересно, я ж всё-таки верховный жрец, но за десять лет так и не нашлось времени, чтобы побывать, осмотреть, подвигнуть своего бога побороться с чужим... Вон, если посмотреть в то окно, там за стеной и есть развалины древнего храма... очень древнего. А если посмотреть вправо, то за два полета стрелы из доброго лука еще одни развалины, уже другого храма. Судя по знакам, там приносили жертву подземным богам. Так вот, когда мы сюда пришли, люди хотели принести жертвы местным богам, чтобы умилостивить их, не раздражать хотя бы. Но Гелон — запретил.
— Ого! Зачем?
— Я ж говорю, он уверен, что если будем вести жизнь правильную, то никакие боги нам не повредят. А так как мы порвали с недавним прошлым, то не стоит возвращаться к прошлому древнему. Выберем себе новых богов, мирных и добрых, будем им приносить осенью первый сноп урожая, вот и все...
Олег подумал, кивнул:
— Гелон не по годам мудр. Мне такое даже в голову не приходило. А что за руины второго храма? Не того, что подземным богам, а другого?
Окоем ответил с совершеннейшим безразличием. Его темные глаза все не отрывались от Скифа, он изучал каждую черточку его мужественного лица.
— Кто знает?.. Я ж говорю, теперь у нас свои боги. Мирные, кроткие. А это... Потом уже я раскопал какие-то слухи, что тот бог был силен, но жесток. Он мог подарить своему последователю много чего-то... даже вернуть молодость, но всё это длилось только до захода солнца. Потом несчастный помирал жестокой смертью, а коварный бог ликовал...
Олег обронил:
— Боги становятся добрее. Не потому, что добреют, а потому, что мы перестаём приносить жертвы жестоким и коварным. И те боги мрут от забвения... Ладно, а как соседи? Уж больно вы зажиточны!.. А жирную свинью всяк норовит либо украсть, либо забить. Окоем посмотрел с победной усмешкой:
— А наши стены видел?.. А еще не зрел, что у нас на самих стенах!.. Не одно войско поляжет, если нападет. Но что правда, то правда — нет у нас ни хорошей конницы, ни крепкой рати. Лучники — да, в этом нет равных. Словом, у нас все для обороны, только для обороны. Потому и столько башен понастроили, стену каждый год отодвигаем дальше. В самом городе еще три города: старый, совсем старый и древний! Да вы сами уж видели... Это ж смех, когда старым зовем тот, что огораживали три года назад, а древним — самый первый, что строили десять лет тому!
После сытного обеда их отвели в комнату. Скиф осмотрел придирчиво, сказал Олегу, что их всё-таки считают людьми благородными, комната чистая, большой стол, настоящие стулья, а не лавка, два широких ложа.
Олег смолчал, что здесь наверняка все комнаты не хуже, жители Гелонии — народ зажиточный, а вслух сказал:
— Я пойду посмотрю город.
— Я с тобой! — вскрикнул Скиф. — Ты что думаешь, я тут буду лежать дожидаться?
— На заднем дворе упражняются с оружием, — заметил Олег. — Если хочешь, пойди помаши тупым мечом.
—Тоже мне забава!
Вторую неделю Россоха гостил у Хакамы. Когда после встречи чародеи расходились, разъезжались снова кто на чем, Хакама тихонько шепнула ему, что у нее есть один вопрос, который она стесняется задать при всех. Россоха не представлял себе, чтобы Хакама чего-то постеснялась, но отказать не мог, задержался, вместе смотрели, как последним отбыл Беркут, одарив их обоих язвительным взглядом.
Но и потом Хакама долго не решалась ничего спрашивать, а он решил, что она от внезапной застенчивости никак не подберет нужных слов. А вообще выглядело, что он сам решил остаться, что ему самому вдруг восхотелось провести вечер у женщины, которую на самом деле побаивался. То, что говорила о нем Хакама, о его умении обращаться со всеми видами оружия, — просто брехня, хоть и приятная. Когда-то он в самом деле овладел навыками бойца, но махание железом настолько разонравилось, что вот уже долгие-долгие годы не брал в руки ничего металлического, если не считать кубка для вина.
Он был собирателем знаний, к власти не стремился, ни с кем не ссорился, даже с Беркутом в свое время воевал только потому, что дурак Беркут вежливость истолковывает как слабость, и надо было дать ему по рогам, чтобы остыл... И вот сейчас Хакама, самый честолюбивый человек на свете, сама наливает и подает ему вино, растирает спину, снова подносит вино и угощает дивным виноградом, выбирая самые спелые ягоды, даже опустилась на колени и развязала ему ремни сандалий... впрочем, в самом деле он затянул чересчур туго, пусть ноги отдохнут.
Потом она сама омыла ему ноги, как простая рабыня, и Россоха, глядя на ее склоненную голову с короткой стрижкой, подумал внезапно, а почему бы и нет, почему не отдохнуть здесь, так ли уж ему срочно надо мчаться в свое логово, там и вино не такое сладкое, и холодно, и неуютно. ..
И вот где-то на восьмой или девятый день он сидит перед большим зеркалом Хакамы, воздух тяжелый и жаркий от запахов особых трав и смол, на стенах вместо светильников горят факелы из редкого дерева, что растет только в дальних южных странах, а Хакама с жадным нетерпением спрашивает умоляюще:
— Ну что еще? Только скажи, я все доставлю!..
— Пока ничего, — ответил он хмуро. Заставил себя расслабиться, глубоко вдыхал сладковатый дым, пустил мысли по широкому кругу, потом начал стягивать в спираль, все убыстрилось, завертелось перед глазами так, что череп накалился, кровь шелестела в венах громче, чем бегущие муравьи Хакамы. — Пока ничего... Но я не уве-рен, что все получится... Что получится, хоть что-то...
Она опустилась перед ним на колени, смотрела сни-зу вверх, погладила его по ноге.