Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)
Шрифт:
Вечером артиллерийский огонь вблизи Херренхаузена, отмеченный точечными вспышками взрывов.
Кирххорст, 9 апреля 1945
Снова хинин. За ночь дорога переполнилась солдатами, отступавшими беспорядочным потоком. Вошел молодой унтер-офицер; Перпетуя снабдила его шляпой и плащом.
Утром с Везера возвратился д-р Мерсье. Я подарил ему машинописную копию воззвания к миру.
В течение всего дня в нашей обширной болотистой местности то там то здесь раздавались орудийные залпы. Впечатление такое, будто американцы пропитываются ею, как фильтровальная бумага.
После полудня распространились слухи, что мы попали в котел. Вечером, где-то совсем близко, — пистолетные и ружейные выстрелы.
Кирххорст, 10
Беспокойная ночь. С наступлением дня при плотном тумане начинают стрелять штелльские орудия, короткими резкими залпами, вдоль самого дома. Жители, кое-как одевшись, бросаются в сад и прячутся в бункере. Я пишу это в кабинете под звуки очередных залпов, от которых дом содрогается, как наковальня под ударами кузнечного молота.
Наконец проглядывает солнце. После полудня в деревню прибывают две американские бронированные машины из Нойвармбюхена, берут в плен четверых солдат противовоздушной обороны и поворачивают назад. Рассказывают, что в Шиллерслаге, Ольдхорсте и других местах появились танки. Штелльская батарея расставила по краю местности стрелков, снабдив их фаустпатронами, и продолжает огонь. До самой ночи слышно, как они постукивают, и видно, как светящиеся снаряды перелетают через дом, направляясь в сторону Гросбургведеля. Следом — энергичная перестрелка в лесах вокруг Кольсхорна.
Кирххорст, 11 апреля 1945
На рассвете нас разбудил грохот танков. Штелльские орудия в бой не вступили. Ибо их расчет ночью скрылся, взорвав пушки последними снарядами и расправившись со своим фельдмейстером, пытавшимся бежать, переодевшись в штатское. Это был тот самый человек, который мечтал сровнять с землей лагеря военнопленных. И вот теперь его труп лежит в пожарном депо.
В девять часов мощный, все более нарастающий размалывающий звук оповестил о прибытии американских танков. На улице ни души. Глазу, ослепленному утренним светом, улица видится еще оголенней, будто из нее выкачали воздух. В этой полосе, как уже не раз бывало, я чувствую себя последним, кто обладает командной властью. Вчера в связи с этим отдал единственный приказ: занять позиции противотанковых заграждений и затем отойти, как только покажется острие танкового клина.
Между тем, как и всегда в таких ситуациях, о чем мне докладывают наблюдатели, разыгрываются непредвиденные сцены. Заграждение расположено в «оборонительном кустарнике» старого ландвера у Данны, возле участка леса, когда-то приобретенного моим отцом. Там появились двое неизвестных и заняли позицию у опушки, вооружившись фаустпатронами. Головные танки замечают их и останавливаются, так как нужно время, чтобы отрядить стрелков, которые разоружат и возьмут их в плен.
Затем приходит еще один странник-одиночка и останавливается неподалеку от заграждения у лесной тропы. В тот момент, когда показывается первая серая машина с пятиконечной звездой, он разряжает пистолет себе в голову.
Я стою у окна и через сад, еще не покрывшийся листвой, смотрю на шоссе. Размалывающий гул приближается. Затем медленно, как фантом, мимо проскальзывает танк с ослепительно белой звездой. За ним, держа плотный строй, многочасовым потоком тянутся бесчисленные военные машины. Их сопровождают небольшие самолеты. Зрелище, сочетая в себе военную и техническую униформированность, производит впечатление высшей степени автоматизма, словно с грохотом движется кукольный парад, процессия опасных игрушек. Временами команда «стоп» осаживает колонну. Тогда марионетки, будто их тянут за нить, качнувшись, наклоняются вперед, а вновь трогаясь с места, откатываются назад. Поскольку наш взгляд всегда приковывают отдельные детали, то мне бросаются в глаза выставленные для сигналов прутья, которые раскачиваются над танками и сопровождающими их машинами: они вызывают во мне впечатление магического лова, разве что для поимки Левиафана.
Непрерывно, медленно, но неотвратимо катится поток, стихия из людей и стали. Огромные запасы взрывчатки,
Можно видеть необходимое, понимать его, хотеть и даже любить и при этом страдать от невыносимой боли. Знать это нужно, дабы постигнуть нашу эпоху и ее людей. Что значат муки рождения или смерти в этой игре? Может быть, и те и другие — суть одно и то же, как, например, заход солнца для иных миров является его восходом.
«Побежденная Земля дарит нам звезды». Слово сие истинно в непостижимости пространственного, духовного и надмирного смыслов. Крайние усилия предполагают крайнюю, еще неведомую цель.
Ю. Н. Солонин
Дневники Эрнста Юнгера: впечатления и суждения
Издав нынешний том сочинений Эрнста Юнгера, издатели серии «Дневники XX века» выполнили свое обещание представить отечественному читателю уникальный памятник художественного творчества и мысли европейской культуры, какими являются, по общей оценке, собрание дневников и созданные на их основе литературные произведения этого замечательного немецкого писателя. [331]
331
За сведениями о биографии Э. Юнгера отсылаю читателя к предисловиям к русскоязычным изданиям его двух наиболее известных вещей: Юнгер Э.В стальных грозах. СПб.: Владимир Даль, 2000; Юнгер Э.Рабочий. Господство и гештальт. СПб.: Наука, 2000.
В литературном наследии Юнгера дневники занимают совершенно особое место, подобных записей нельзя обнаружить ни у одного из известных нам писателей, даже если те и одарили литературу исключительными по достоинству произведениями такого рода. Уже первая его книга, «В стальных грозах», при всех жанровых и стилистических отклонениях в формальном отношении является дневником солдата. [332] На основе фронтовых записей периода первой мировой войны сделаны и последующие его вещи, такие как «Лесок 125. Из хроники окопных боев 1918 года» или «Огонь и кровь. Маленький фрагмент великой битвы», изданные в 1925 г. К этим записям Юнгер возвращался неоднократно как при многочисленных переизданиях своих первых произведений, так создавая и новые. В каком-то смысле они могут играть роль формального критерия, по которому выделяется первый период творчества писателя, рубеж которого мы определяем 1935 г. Привычка вести дневник не покинула Юнгера и после первой мировой войны. Она сопровождала всю его необыкновенно продолжительную творческую жизнь даже в те годы, когда эта склонность могла стать причиной неприятных последствий для ее обладателя. Он и сам осознавал эту опасность и сталкивался с нею в годы фашистского режима. Выражение опасения за судьбу своих дневников читатель встретит и на страницах этого издания дневников периода второй мировой войны. Постепенно у писателя выработались особая техника и способность вести записи практически в любых условиях.
332
О сложностях литературоведческой характеристики этого сочинения см.: Солонин Ю. Н.Эрнст Юнгер: от воображения к метафизике истории // Юнгер Э.В стальных грозах. С. 11—44.