Измена. Мой непрощённый
Шрифт:
— Спасибо, что напомнила, — отвечаю спокойно, стараясь не сбить позитивный настрой.
— Время быстро летит! — заявляет она, — Оглянуться не успеешь, а ты уже — старая кляча! А из мужского вокруг одни только овощи. Огурцы, кабачки да патиссоны.
Я смеюсь:
— Почему? Помидоры ещё.
— Помидоры, они круглые, — возражает мама. И я понимаю, что форма имеет значение.
— Подожди! — прерываю её, — А как же Николай Трофимыч? Ты говорила, что он тебе крышу чинил?
Тот самый «любовник бабули», так его нарекла моя дочь.
— Ой, да на кой он мне сдался? — излишне порывистый тон выдаёт в ней смущение.
Ведь я и сама наблюдала не раз, как она поправляет причёску и смотрится в зеркало дольше обычного, если снаружи её караулит сосед.
— Почему? — я клянчу, как будто ребёнок.
— Да, он — старый дед! — обижается мама.
— А ты молодая? — спешу я напомнить о том, сколько лет ей самой.
Однако она не забыла:
— Конечно, моложе. На целых пять лет!
Я усмехаюсь:
— Что такое пять лет?
Мама вазюкает трубкой по уху. Отчего её голос звучит приглушённо:
— В этом возрасте год, он за десять идёт.
«Как в детстве, что ли», — думаю я. И уже представляю себе, что Вите исполнится сорок. Ну, а мне? Пятьдесят. И мамина фраза в подобном контексте обретает совсем иной смысл.
Тут Витя и сам покидает пределы кондитерской, держа упакованный тортик в руке. День знакомства настал! Мы уже — официальная пара. Правда, моя дочь не в курсе. Но Деня одобрил «союз одиноких сердец». При нём мы ведём себя сдержанно. А сын повторяет, что, если б не он, то ни Витя, ни я, не решились бы «выйти из сумрака».
Однако сегодня, он будет знакомить меня. Со своей обожаемой тётей! И колени дрожат так, будто мне предстоит кастинг на главную роль.
Старый кирпичный дом нуждается в ремонте. Фасад обветшал, кое-как замазаны трещины в разных местах. Но атмосфера приятная! Сушатся вещи, без стыда демонстрируя яркий окрас. На детской площадке когорта мальчишек играет с собакой. Та весело машет хвостом и держит в зубах эстафетную палочку.
Я очень часто скучаю по этой живой обстановке, по жизни внутри «муравейника». Как его называл бывший муж! Он стремился скорее уехать из многоквартирного дома. Он с детства мечтал о своём. А я? Я мечтала? Или же просто, поддавшись его уговорам, себя убедила, что — да.
Но сейчас, я думаю, мне гораздо комфортнее было бы жить в окружении лиц, голосов. Тогда бы риск провести свою жизнь в одиночестве был минимальным. Я думаю часто, что будет, если женится сын, если дочка уедет учиться? Зачем мне тогда этот дом…
За дверью, обитой тугим дерматином, квартирка. Такая же древняя, как этот дом. Витя звонит, а я тихо дышу, убеждая себя, что я — взрослая женщина. Ведь не девочка, чтобы бояться знакомства с роднёй! В том-то и дело. Не девочка. Как воспримет меня его тётя?
Та возникает в проёме, как маленький сгусток энергии. Крик озаряет прихожую:
— Витенька! Радость моя! Вот же радость! А я уже жду вас. Уже пирогов напекла.
Я выдыхаю, поняв, что меня не обидят. Не подвергнут досмотру. Меня примут, как гостью, обнимут и пустят в свой дом.
— Вот, тёть Тань, это моя Настя, — произносит с таким нежным трепетом, Витя. Что я опускаю глаза. Это короткое слово «моя» наполняет восторгом, как в детстве.
Тёть Таня глядит снизу вверх. Роста она невысокого. Но телосложением раза в три больше меня. Однако оно не мешает ей двигаться шустро. Это я стою, как прилипшая к полу.
— Ой, ну, красавица! — всплеснув ладонями, тётя берётся меня обнимать.
Я слегка наклоняюсь, щекой прижимаюсь к её волосам. Светлые, с лёгкой волной по краям, они пахнут духами. Забытым, волнующим запахом детства, цветочной пыльцы и тепла. Так пахла бабушка! И обнимала вот также, как будто желая расплющить меня.
— А я тёть Таня, воспитала вот этого лоботряса, — отпустив, она прижимается к Вите. И я улыбаюсь тому, как забавны в сравнении двое этих, совсем непохожих людей.
— Очень рада с вами познакомиться, — спешу я ответить, — А Витя так много о вас говорил.
Тёть Таня смеётся:
— А уж сколько он про тебя мне рассказывал! Говорит, мам, я нашёл своё счастье!
Витя смущён, но не спешит прерывать. Я знаю, что он называет её своей мамой. И от этого сердце сжимает в тиски.
Мы проходим в гостиную. В квартире три комнаты. Узкий и тёмный рукав коридора упирается в дверь.
— Там у нас тубзалет, если что, — объясняет тёть Таня.
Я улыбаюсь:
— Понятно.
— А там вот Витюшкина спальня. Правда, он уже съехал, покинул меня. Не с руки ему жить со стареющей тёткой! Никакой личной жизни, — с притворным укором вздыхает она.
А я наблюдаю, как у неё за спиной улыбается Витя. Я будто вижу его! Этого мальчика. Такого, каким он был раньше. И подтверждаю своё представление, листая альбом.
Пока чайник кипит, тёть Таня берёт его с полки. Кажется, что он там специально лежал! И, усадив, начинает показывать фото. Витя на море. В трусах. Худощавый и чёрный от загара. Витя в школе, с букетом в руках. Витя с какой-то девчонкой…
— Мам, — возмущается он, когда на следующем фото предстаёт перед нами младенцем с пиписькой наружу.
Я кусаю губу, чтобы сдержать смех.
— Да ну, и что? Подумаешь! Она, небось, видела? — тёть Таня пихает меня локтем в бок, — Ишь, недотрога!
В пору возмущаться подобным намёкам, но мне жутко весело. Беру из альбома его фотокарточку. Смотрю на младенца, держащего соску в зубах.
Тут чайник кипит и тёть Таня сбегает на кухню. А Витя хватает альбом.
— Ты мне себя не показывала маленькой, — говорит он, пытаясь отнять фотографию.
— Не дождёшься! — смеюсь я и прячу её у себя за спиной.