Измена. Мой непрощённый
Шрифт:
Но она не ночует! Всегда покидает подъезд ровно в десять. Садится в машину и едет домой. Почему? Вероятно, боится прослыть легкомысленной? Дети не в курсе, что мать отыскала замену отцу. Пребывают в неведении! Лишь бы отец был злодеем, а мать представлялась святой…
Вспоминаю один разговор. Как недавно заехал домой. Чёрт! По инерции я продолжаю считать его домом. Так вот. Динка меня попросила заехать. Пока ждал её, прошёл на террасу. Насти не было дома, зато был Денис. Я лишь приблизился, сразу учуял. Сынуля курил!
Хотя
— Привет.
Я всё равно посчитал своим долгом сказать:
— Курение вредит здоровью, слыхал?
Сын недоверчиво хмыкнул:
— Тебе-то не особо навредило.
«Что правда, то правда», — подумал я, вынимая початую пачку. Курю я давно. Считая пассивный опыт курения — с раннего детства. Дедуля дымил, как паровоз! Он курил только сигары. Когда я родился, он был старым настолько, что даже сесть на колени к нему я не мог. Боялся, сломаю! Он болел тяжело, еле двигался. Но до самого края был верен привычке курить. Так и помер с сигарой во рту.
Папа тоже курил. Сигареты. Правда, очень хороший табак. Он меня приучил думать так. Если не можешь себе отказать, то хотя бы минимизируй риск для здоровья.
— Как на работе? — спросил у Дениса. Словно ему не шестнадцать, а все двадцать шесть.
Он отмахнулся:
— Нормально.
— Слыхал, у вас там хорошие мастера? — решился я сделать ему комплимент.
Сын усмехнулся в ответ. Наградил меня взглядом:
— Ну, если слыхал, значит так.
Я вздохнул:
— Вот, хотел ходовую проверить. Может быть, к вам загляну?
Лицо у Дениса застыло в каком-то загадочном виде. Ему очень хотелось похвастаться передо мной! Но что-то мешало.
Губы его шевельнулись беззвучно. Он облизал их:
— Па, ты лучше найди другой сервис.
Я постарался сдержаться. Спросил:
— Почему? Я промолчу о том, что я твой отец.
Деня насупился:
— Не.
— Стыдишься? — решил я поддеть его.
— Чего? — буркнул Денис.
— Я не знаю, — пожал я плечами, — Это ты мне скажи.
Сын моментально замкнулся:
— Я ничего не стыжусь.
— Тогда, в чём причина?
— Просто не хочу, — ответил он жёстко.
— Понятно, — я выдохнул дым, — Просто, да не просто.
Что стало причиной отказа? Стеснение? Может быть, сын опасался предстать в спецодежде? Боялся, что я засмею. А, может, другое! Возможно, он знает про мать. Про её отношения… с Витей. И что? Одобряет их странный союз?
Стараюсь не думать об этом. Снимаю пропитанный потом костюм. Чуть помедлив, иду в душевую. Вижу спину. Рельеф ягодиц. Представляю, как он их сжимает во время оргазма. Как двигает бёдрами, трахая Настю. Что она шепчет ему?
— Ах, Витенька! Глубже! Сильнее!
Фу, чёрт! Становлюсь под струю. И врубаю холодную. Жду, пока ярость утихнет. Сегодня четверг. Это значит, что еб*и не будет. Настины дни — это пятница, вторник. Иногда она ездит туда в выходной. Интересно, а в ночи, подобные этой, кто согревает для Вити постель?
Хочу проследить за ним. Но желудок рыдает от голода. Перед залом не ел. Снежана сказала, что будет кормить. Что дома меня ожидает жаркое. И я торопливо давлю на педаль. Чтобы ехать туда, где я нужен! Туда, где меня с нетерпением ждут…
Ароматы встречают с порога. Всё моё существо обращается в нюх.
— Скорее раздевайся, и кушать, — целует Снежана.
На ней надет розовый фартук. Волосы подняты в пышный пучок на затылке. А глаза в предвкушении горят!
Я, переодевшись в домашнее, появляюсь на кухне. За всю свою жизнь Снежа почти не готовила. Разве что макароны варила. Да и те, с её слов, умудрялась испортить! Мать не учила её. Говорила: «Придёт время, научишься». Мне кажется, она вообще не хотела её отпускать от себя. Потому воспитала такой, беззащитной, зависимой, робкой.
— Вот, — произносит Снежана и ставит тарелку на стол.
В ней исходит дымком… не то жидкая каша, не то густой суп. Но пахнет приятно! Мясные кусочки слегка подгорели. Картошка на вид переварена. Но я не спешу обвинять. Ведь Снежана старалась!
— Моя поварёшка, — зову её нежно.
Усевшись напротив, она наблюдает, как я отправляю в рот первую ложку.
— Ну, как? — торопит она отчитаться «на соль».
— Чуть-чуть недосолено, но в целом супер! — отвечаю я честно.
— Я так и знала! — волнуется Снежа, — Ведь хотела добавить, но побоялась, что пересолю! Ведь суп же попробовать можно, а тут…, - начинает она объяснять.
Недавним «шедевром» был борщ. Готовили вместе. И я объяснял ей «азы». А Снежа писала в тетрадь. Я заверил, наука готовки не так уж сложна. И она всё освоит! Вот и жаркое, дебютное, пусть и с огрехами, вышло весьма и весьма.
После ужина я отправляюсь смотреть телевизор. Снежана, довольная, моет посуду и тихо мурлычет под нос. На смартфоне письмо от Олежки:
«Совсем позабросил старого друга».
Улыбаюсь, припомнив, как жёстко прижал его к стенке. Тогда, ещё летом! Услышав от Насти: «Я знаю». Я думал, что это Олежка ей всё рассказал. Он ведь, чертяка, влюблён до сих пор! Признаться, я думал, он бросит жену и примчится к Кучинской. Подобрать. Обогреть. И утешить. А он не решился. Стерпел! И тогда я поверил в его невиновность.
«Кто кого позабросил ещё? Ни слуху, ни духу», — пишу я ему.
«Я ногу сломал! Вот недавно гипс сняли», — отвечает Олег.
«А чего не звонил?»,
«Думал, злишься».
«Зря», — отвечаю ему. Мы забиваемся выпить на днях. Посидеть под пивко, вместе вспомнить былое. И только я жму на «отправить», как слышу отчаянный крик.
Вбегаю на кухню. И вижу, как Снежа стоит, распахнув свои ясные очи. Осколок тарелки в руке.
— Что? Порезалась? — бросаюсь я к ней. Отбираю осколок, смотрю на ладонь.