Измена. Мой непрощённый

Соль Мари

И к лучшему! А то бы все трое детей были как будто от разных отцов: Харитонов, Кучинский, Самойлова. Жуть!

— Пить хочешь? — бросает Илья, пригибается близко. Так, что я слышу запах парфюма.

Теперь он с бородкой. Как было давно. Ещё до всего. До измены. Ему, правда, очень идёт! Слегка прибавляет годков. Но так он похож на турецкого киноактёра.

— Хочу, — говорю, и беру из его рук бутылку.

Характер стал жутко капризным! Могу разрыдаться внезапно. Могу разозлиться, и даже разбить что-нибудь.

Вот и сейчас, наблюдая, как дочка танцует, я чувствую близость непрошеных слёз. Держусь до последнего. Но финальный их танец под музыку Дога «Мой ласковый и нежный зверь», разрушает «плотину». И я вынимаю из клатча платок.

— Что случилось? — шепчет Самойлов.

— Ничего, — отвечаю сквозь слёзы. И беззвучно реву, прижимая ладони к губам.

Самойлов вздыхает. Готовится выйти с букетом. Как и множество прочих отцов. Мне приходится встать, пропустить его к сцене. Выходя, он слегка обнимает меня за плечо. Я чувствую тяжесть ладони и низ живота отзывается жаркой волной.

Ещё один минус — мне хочется трахаться. Жутко! И я мастурбирую, лёжа в постели одна. Был период, когда даже самая малость — касание, взгляд, или внешность мужчины, вызывала внутри такой дикий прилив, что хотелось его изнасиловать. Пару раз, на фоне такой «лихорадки» я едва не сломалась!

Помню, Самойлов пришёл. Весь такой из себя! Притащил ходунки и коляску. Я порывалась спросить: «Уж не сына ли это наследство?». Пока не увидела ценник на ней. Зимний вариант, унисекс. Без акцента на пол.

— Спасибо, — сказала. И пригласила его на обед. Как раз в этот день борщ сварила. И его аромат доносился из кухни.

— Боже! Как же вкусно, — причмокивал бывший, наяривал ложкой бульон.

Он так увлёкся, что перепачкал футболку. А та была светлой. И я предложила её застирать.

— Я сам, — отозвался Самойлов. Удалился в туалет. А оттуда вернулся уже без неё…

Я продолжала усердно надраивать ложки. Хотя те уже были чисты! Но повернуться к нему… Чтобы увидеть широкие плечи, массивные руки и плоский живот… Не могла! Он всегда отличался обилием тёмных волос. И даже спина отражала его волосатость.

— Оденься! — велела я строго.

Он постоял. А затем отыскал на сушилке футболку Дениса. Надел. Та оказалась в обтяг. Сынуля пока уступает по уровню мышц. Но уже догоняет отца…

Стою, наблюдая, как у подножия сцены столпились отцы. В основном! Девочки, все как одна, принимают букеты. Динка подходит последней. Вижу, как дочка испуганно смотрит на тех, кто вручает цветы. О, нет! Там, наверное, Гоша? Этот балбес соизволил столкнуться с Самойловым старшим. Ну, всё! Это точно финал.

Низ живота сводит спазмом. Такое бывало и раньше. Когда мне хотелось в туалет. И теперь я в отчаянии думаю, как бы прорваться сквозь эту толпу в направлении выхода? Ведь, пока они выйдут… А мне невтерпёж!

Вдруг

ощущаю, как влага сочится наружу. Неужели, описались? Ужас какой! Хорошо, что я в платье. Но жидкость всё льётся и льётся… И вот! Подо мной на полу возникает постыдная лужица.

«Господи», — думаю я, когда понимаю, что это совсем не моча. Это воды!

— Денис! — обращаюсь я к сыну.

Тот смотрит на сцену. Он, кажется, даже слегка удивлён. Никогда не бывал на концертах сестры. А напрасно!

— А? — отзывается сын.

— Я рожаю, — только и могу произнести, когда боль сокрушающим спазмом сгибает меня пополам.

Илья

Я стою, не желаю толкаться локтями. В толчее из отцов ощущаю себя, как подросток. И скорее спешу сбагрить дочке цветы. Динка подходит. Но тянет руки совсем не ко мне. А к парнишке с простецким букетом. Он улыбается ей, и дочка ему отвечает улыбкой. Подняв глаза, она видит меня. Парень тоже меня замечает! Испуганно щурится, ищет пути к отступлению.

«Зря стараешься», — думаю, — «Я запомнил тебя, недоумок!».

Динка, поняв мой настрой, торопливо бросает:

— Спасибо, — и берёт из моих рук корзину с цветами.

Я слежу за «поклонником», вижу, как он удаляется, спешит раствориться в толпе. Вот гадёныш! И давно он приметил её? И ведь она его знает? Лиса! Видно, они не чужие друг другу. От этой мысли меня прошибает испарина.

Слышу внезапное:

— Мама! — и понимаю, что это кричит моя дочь.

Словно в замедленной съёмке, я веду взглядом вверх, вдоль прохода. И вижу толпу незнакомых людей. Все суетятся, галдят. Мне не видно отсюда, что стало причиной тому. Но я рвусь сквозь толпу! Уже зная. Боясь! И моля, чтобы это была не она…

Настя лежит на ступенях. Колени раздвинуты. Платье намокло. Какая-то женщина требует:

— Быстро! Врача!

Кидаюсь к ней:

— Настя! Малышка, любимая, что с тобой?

Она, ухватив за рукав, жарко шепчет:

— Рожаю.

— Как? — я пытаюсь её приподнять. Срок ещё не настал. Она говорила, февраль.

Деня кричит надо мной:

— Скорая едет!

— Надо ехать самим, — произносит по правую руку какая-то женщина.

Паника бьётся внутри, как рыбёшка. Ей нечем дышать! Я велю расступиться. Беру себя в руки.

— Идти сможешь? — шепчу ей на ухо.

Настя стонет:

— Как больно!

— Малыш, потерпи, — утешаю её.

Тут рядом со мной на колени становится тот, кого бы я в данный момент не хотел видеть рядом.

— Я подгоню машину к парадному, а ты выводи, — произносит Эльдар.

— Я поведу, — цежу я сквозь зубы. Не доверяю ему! От слова совсем.

— В моей больше места, — парирует он.

— В моей его тоже достаточно, — смотрю ему прямо в глаза.

— Да заткнитесь вы оба! — роняет Денис.