Измена. Проиграть любовь
Шрифт:
Пусть Хоффман далеко не идеал, но может обыграть любого, не хуже самого Самсонова. И презрительная кличка режет слух.
– Защищаешь любовничка? – не могу понять чего в нём больше – горечи или ярости.
С пониманием у меня сейчас вообще туго – каждый ответ я пропускаю через десятки фильтров, стараясь держаться нейтрально. Зря сюда приехала, очень зря! Надо было хватать Сашку, брать билет на самолёт и бежать из города. Подальше от Самсонова, Хоффмана и грядущих неприятностей! И пусть я винила бы себя за трусость, зато смогла бы собраться, успокоиться и выработать
– Кира! – протяжный шёпот и Самсонов плюёт на условности.
Он крепко обнимает меня за талию, рукой зарывается в волосы и касается лбом моего лба. Рваный вдох. Понимание того, что ему хреново так же, как и мне, отдаёт садистским удовлетворением.
– Не могу, родная! – тихий голос звучит обречённо. – Не могу отпустить! Подыхаю от одной мысли, что тебя касается кто-то другой! Не могу работать! Не могу думать ни о чём, кроме тебя! Твои губы, твои руки…
Перетерпеть. Просто подождать, пока Кирилл выскажется. Я почти не слушаю, напевая про себя дурацкую песенку. Почти. Но его слова пробиваются через все заслоны, реагируя одинокой скатившейся по щеке слезой. Чёртовы нервы! За последние пару суток я пролила слёз больше, чем за всю жизнь.
– Кирёнок, возвращайся! – взгляд – глаза в глаза. – На любых условиях. Я позволю тебе всё! Хочешь щенка – играйся, я вытерплю! Всё, что угодно, Кир, только не уходи! Прошу тебя!
– Пошёл ты! – отталкиваю Самсонова, отворачиваюсь и опираюсь ладонями о крышу машины. – Не равняй меня с собой, Самсонов! Я доверила тебе свою жизнь, потому что любила. Потому что не представляла как это – без тебя.
– А сейчас?
– Сейчас я презираю себя за слабость, – поворот и мы смотрим друг на друга так, как тогда, в номере, где разбилось моё сердце. – За то, что предпочла спокойствие правде. За то, что слишком поздно поняла, что любовь закончилась.
– Тогда почему ты плачешь, Кир? – Самсонов не делает попытки приблизиться.
– Плачу? – я провожу рукой по щеке и растерянно изучаю влажную ладонь. Злая усмешка касается моих губ. – Как всегда самонадеян, Самсонов. Знаешь, что это? Это надежды. Это мечты. Всё то, что делало наш брак живым.
Открыв машину, забираю сумку из салона и включаю сигнализацию. При взгляде на стоящего в двух шагах мужчину накрывает нерешительность, но я отбрасываю её как лишний груз.
– Сашка спит с часу до трёх и после девяти вечера, – сообщаю это тому, кто итак должен быть в курсе. – И не забывай, что ты приезжаешь к нему. Не ко мне.
Не оглядываясь, я скрываюсь за дверью подъезда, предчувствуя, что это далеко не все неприятности на сегодня.
Глава 14
– Кира, это ты? – папа выходит в коридор в домашних брюках и вельветовой рубашке поверх футболки.
– Я, пап, – завтра же возьму Сашку и поеду за новой обувью!
Босоножки, состоящие из одних шнурков и высокого каблука, летят в угол, дважды ударяются об стену и падают на пол бесполезной кучей. Я всё-таки победила – у левой босоножки
– С тобой всё нормально?
– Переживу, – хочется рвать на себе волосы от бессилия, но я поднимаюсь и иду за ним в кухню.
Несколько слезинок никак не отражаются на моём лице, и нет никакой необходимости прятаться за кружкой с кофе.
– Как Сашка? – что-то назревает, и я оттягиваю кульминацию как только могу.
– Поел, проиграл, ушёл спать, – его руки со сплетёнными пальцами вновь на столе.
Интересно, что скажет Агата, когда я расскажу ей о Самсонове? Вот уж кто поддержит меня целиком и полностью! Молчание затягивается, но нарушу его не я. Не хочу. Хотя бы не с ним. Последние дни я только и делаю, что отстаиваю себя и свою позицию.
Наивная, надеялась, что хоть здесь смогу подумать в тишине и покое.
– Говори уже, пап! Хватит этого молчаливого укора!
И его прорывает.
– Кира, одумайся! – под его взглядом я с трудом сдерживаюсь. Где поддержка? Где человек, прямая обязанность которого оберегать меня? – Это жизнь и в ней бывает всякое! Не лишай Сашку детства.
– Детства?! – стены старой панельной девятиэтажки не предназначены для громких скандалов. И я сбавляю тон. – В котором мама – истеричка, а папа не ночует дома? Такое детство ты хочешь для собственного внука?
– Когда умерла твоя мать, я готов был отдать её другому, лишь бы знать, что она жива и здорова, – он опустил голову, заставляя чувствовать себя последней дрянью.
– Я – не ты, – у него больное сердце и я усмиряю рвущиеся с губ колкости, – и не боюсь мифической старости в одиночестве!
– По-твоему это всё, – папа обводит рукой кухню, – миф?
– Мне не хватает её не меньше, чем тебе, но я не превращаю из-за этого квартиру в мавзолей! Или ты и правда считаешь, что мама одобрила бы твой демонстративный аскетизм?!
– Инны больше нет! – отрезает он. – И не тебе судить о том, что она одобрила бы, а что нет.
– Не мне.
Я готова обсуждать свой развод, неправильные решения, Хоффмана, в конце концов, но не смерть мамы. Всё-таки хорошо, что папа приехал – будет кому присмотреть за Сашкой.
Телефон, ключи и куртка. Вот всё, что мне нужно этой ночью. У меня нет морального права срываться на кого бы то ни было, поэтому стоит просто уйти.
– Куда ты? – неожиданно растерянный вопрос и неторопливые шаги по коридору.
– Кира! – не отвечаю, быстро закрывая за собой дверь.
Старый обшарпанный лифт с подпаленным потолком и пластиковыми стенами слишком медленный и я сбегаю по лестнице, слыша глухое эхо от удара подошвы о ступени лестницы.
Ехать. Нестись по улицам ночного города, оглушив себя динамиками и не замечая немые слёзы. Сашка не увидит. Никто не увидит, а значит можно окунуться в боль, что снова разрывает изнутри.
Смотреть на влюблённые парочки с цинизмом униженной жены, уязвлённое самолюбие которой требует выйти из машины и просветить молодёжь, чем именно заканчиваются такие вот прогулки под луной.