Измена. Ты меня никогда не любил
Шрифт:
— А тебе не надо сейчас быть где-то в другом месте?
Он поднимает на меня взгляд:
— Единственное место, где мне надо быть, это рядом с тобой.
— Спорно, — усмехаюсь невесело.
Волков сжимает губы в тонкую линию, явно желая продолжить спор, но с усилием останавливает себя.
Наконец у меня звонит телефон, и я прошу:
— Выйди, пожалуйста, я хочу поговорить с мамой.
Рома кивает и, не сопротивляясь, покидает палату, а я разговариваю с мамой. Диалог получается скомканным, все больше она щебечет о том, как счастлива,
Четко ощущаются приоритеты. Наследник Волковых — супер. Мое состояние — ну такое себе. Второстепенное и не слишком интересное явление.
Едва я прощаюсь с матерью, как звонит сестра:
— Майка! — выдыхаю я.
— Делечка! — слышу всхлип в трубке.
— Ну приехали, — усмехаюсь и журю ее по-доброму: — Еще одна рева-корова.
— Мама только что рассказала мне! Ужас какой. Ты как, Дель?
— Жива, практически здорова. Ушибы, травмы, но ничего критичного, — то, в каком состоянии находится мое лицо, я не упоминаю намеренно.
— Дель, мама сказала, что тебя сегодня переводят в клинику Волковых. Можно я заеду вечером? Папа вернется только завтра, а я очень соскучилась по тебе.
— И я по тебе, Маюш. Приезжай, конечно.
Болтаем с сестрой, а после под белы рученьки меня выводят на улицу к карете скорой помощи. Рома постоянно рядом, не отходит ни на шаг, и это начинает порядком бесить.
Особенно когда я ловлю на себе его жалостливые взгляды.
Знаю, что выгляжу еще хуже, чем вчера. Синяки начали менять цвет, и я стала превращаться в один большой баклажан. Да и рану на лице обработали сегодня зеленкой, поэтому я вся как светофор на ножках.
В клинике распоряжается всем Рома. Тут как тут его мать, Виктория Сергеевна, которая при виде меня бледнеет и хватается за сердце, будто видит привидение.
Все это начинает меня злить. Я не хочу жалости, я не хочу излишнего внимания. Я просто жду, чтобы закрыть дверь и остаться в одиночестве со своей гудящей головой. Эта чрезмерная жалость не делает мне лучше.
Вишенкой на торте становится прибытие Сони, которая тоже жаждет проведать меня. И снова все по кругу: охи-ахи и скрип моих зубов. Мне приходится приложить уйму усилий, чтобы не разораться прямо посреди коридора.
На удивление мне на помощь приходит Рома, который разгоняет всех.
— Так! — рявкает он. — Мама, Соня, на выход! Быстро!
Человек, абсолютно лишенный чувства такта, защищает меня и буквально силой выгоняет гостей, оставляя меня в палате в одиночестве. А я наедине с самой собой широко улыбаюсь, понимая, как сильно благодарна бывшему мужу.
Ромка возвращается, с шумом выдыхает и трет глаза. Улыбка сходит с моего лица, и что-то в душе начинает шевелиться. Он устал, скорее всего, не спал две ночи, переживает за меня. Ловко считывает мое состояние и лезет грудью на амбразуру, защищая от собственной семьи.
Ой, ну давай, Аделия, еще пожалей тут его! По головке погладь, приласкай.
Я только хочу съязвить, но Рома подходит к небольшому столику, нажимает кнопку на чайнике, дожидается, когда он закипит, делает мне чай с сахаром и ставит чашку на тумбочку рядом со мной.
Приносит пульт, кладет мне на одеяло. Отходит к окну и поправляет занавеску. Я понимаю, что он хочет остаться, но не может придумать ни одной причины для этого.
— Ром, — зову я, и муж резко оборачивается, — поезжай домой и поспи. Я никуда не денусь, и со мной ничего не случится.
Произношу это спокойно, иначе, я уверена, он снова заночует в коридоре.
— Дель…
— Иди! — настаиваю.
Рома кивает и вздыхает:
— Ладно.
Когда за мужем закрывается дверь, а после открывается снова и в нее заглядывает сестра, мне хочется позвать его обратно и попросить прихватить с собой Майю.
Видимо, теперь мне придется научиться жить с косыми, полными жалости, взглядами в свой адрес.
Глава 43. Уникальность
Рома
Мне сложно смотреть в лицо Аделии. Нет, дело не в том, что теперь его украшает уродливый шов, тянущийся от щеки к виску.
Дело в том, что смотреть на нее и выглядеть при этом не выдавать своих чувств с каждым днем становится все сложнее.
Моя жена всегда и во всем была идеальной. Просто картинка, нарисованная умелым художником. Ни малейшего изъяна, ни одной мелочи, которая бы портила эту картинку.
Сцепив зубы, я смотрю на нее максимально равнодушно, обрастая броней, которая не пропустит ни капли жалости. Я вижу, как Аделия реагирует, когда видит сочувствие в глазах окружающих. Особенно моей семьи, которая хочет ее поддержать, подбодрить, но делает только хуже.
Я запретил им приходить к Аделии, хотя бы на то время, пока она находится в больнице.
Единственный человек, который хоть как-то держался, — это Димка. Но его хватило на пятнадцать минут. А после он вышел из палаты и с силой растер бледное лицо, размазывая неискреннюю маску веселости.
— Это как-то можно исправить? — спросил он у меня шепотом.
Блять, такое ощущение, что моя жена резко стала каким-то фриком. Цирковым уродом.
Эй, блять! Она самая красивая в мире женщина! Была и остается. Похер на эту красную линию, которая расчерчивает ее лицо! Разве она что-то меняет?
Для меня — ничего.
Кроме того, что теперь она будет служить вечным напоминанием о моих ошибках и результатом неправильных решений. До гробовой доски буду винить себя в том, что случилось.
Нельзя было допускать той ситуации. Нельзя было отпускать ее в ночь. Но к чему теперь посыпать голову пеплом?
— Можно, — сухо отвечаю я Диме. — Если Аделия захочет исправить этот шрам, она это сделает.
— Конечно захочет! — возмущенно произносит Димка.
И вроде я понимаю, что он не со зла говорит все это. Но, сука, как же хочется врезать ему.