Измена. Верни мне мою жизнь
Шрифт:
Я не справлюсь.
Макар прав, что не доверял мне даже мою собственную жизнь, потому что я слишком блаженная для современности. Неправильная в своих странных желаниях помогать брошенным, обиженным, потерянным. Бесхитростная для того, чтобы создать что-то своё. Рассеянная, чтобы работать и реализоваться как специалист. Да я совсем чуть-чуть проработала прошлый раз.
Крупная дрожь прокатилась по телу, заставила обхватить себя руками. Но холод и страхи окутывали изнутри всё. И меня трясло. Как в преддверии истерики.
Нельзя.
Я уговаривала себя, что всё проходит и это пройдёт, и не заметила, как вернулась к дому. Нелепо посмотрела на чужое жилище, которое не только было в каком-то не самом хорошем посёлке, но ещё и с соседями. Которые, скорее всего, будут осуждать моё решение. И значит, недолго нам осталось соседствовать.
Александр сидел на крыльце и что-то писал в толстом ежедневнике с прочной желтоватой бумагой. Карандаш плавно скользил, и я поняла, что это — не письмо, а рисунок. На звук шагов Алекс отвлёкся и, посмотрев на заплаканную меня, уточнил:
— У вас всё хорошо?
— Нет.
Поговорим ночью…
Глава 47
— Это мои мюсли, — зашипела я в темноте кухни.
— Я у вас их куплю, хотите? — прочавкал Алекс и включил свет вытяжки. Я зажмурилась и прикрыла глаза ладонью.
— Я просто хочу, чтобы вы перестали есть мои мюсли, — ворчливо уточнила я и вытащила из холодильника фруктовый салат.
Встречи после полуночи в темноте кухни за последние две недели стали нашим ритуалом.
— Вы недовольны, но чтобы сгладить это, заверяю, что вы можете кушать мои стейки, когда захотите.
Я не жадничала, но как-то так вышло, что покупки мы с Алексом делали поочерёдно, и в моей корзине не было шоколада, сахара, и прочей гадости, в то время как Александр оказался ужасно падким на быстрые углеводы, и я только поражалась, как его до сих пор не разнесло с них. И вот когда я постепенно убрала и из покупок Александра всё вредное, он стал бунтовать и получать сахар хоть откуда-то, например, из мюсли или зерновых батончиков, причём сам плевался, но ел.
— Я не хочу стейки, — взяв ложку и сев за стол, призналась я. — С утра я захочу сделать из мюсли гранолу, а вы их съели.
— Съезжу и куплю новые. И шоколад!
Жить с чужим человеком оказалось непросто. Алекс был ужасно неорганизованным в плане быта. Он разбрасывал свои вещи в общем зале и раскладывал на всех поверхностях рабочие записи. У него был ненормированный день, поэтому он часто мучился бессонницей, а когда надо было выезжать на объект, громко страдал в ванной. А ещё он меня жалел.
На самом деле нет ничего плохого в жалости. Просто я словно снова попала в тот же капкан поведенческих ролей, что и в браке. Меня оберегали, давали все, что мне было нужно, и да… жалели.
Макар вёл себя отстранённо. И это меня обижало сильно. Я словно опять ощущала чёрную дыру, разрастающуюся в сердце, как будто я сказала ему про конец, и он всё, тут же разлюбил. Совсем разлюбил. И часто ночами я тряслась в невозможности услышать его или увидеть. Нет, Макар не был мудаком. Он исправно звонил и задавал стандартные вопросы: «Как ты себя чувствуешь? Привезти лекарства? Из больницы не звонили, когда приём?». И это было так обидно, словно он исполнял какую-то повинность. Только и всего, а не потому, что любил.
И мне хотелось самой его набрать и кричать, кричать, кричать, что мне больно даже без него. Даже когда он сделал, что я хотела, — ушёл, мне всё равно по-прежнему больно. Но я терпела. Ложилась спать в кровать и долго гладила ладонями живот и, наверно, от ощущения того, что не одна, начинала говорить.
— Ты же понимаешь, что мама и папа тебя любят сильнее всего? Правда, понимаешь?
— А хочешь, когда тебе исполнится годик, мы уедем туда, где тепло?
Я вытирала какие-то странные слёзы, что просто водой стекали по лицу.
— Папа у тебя самый лучший, знаешь? — на этих словах мои руки замирали, и я прислушивалась к себе, как будто бы малыш мог подтвердить это. — Он знаешь какой сильный? Он ещё самый смелый у нас. Невероятно смелый и сильный! И ты таким станешь. А папа умеет подавать пример.
Голос срывался, и я переворачивалась на бок, обнимала себя руками и качалась словно в колыбели, чтобы уснуть. Сны приходили душные, какие-то всё с осколками воспоминаний.
— С тобой всё в порядке? — холодно уточнял в воспоминаниях Макар в самое первое посещение специалиста по беременности. Я вышла тогда от доктора со странной смесью чувств, что нас уберегли, но и дали сложное задание.
— Со мной всё хорошо, — выдыхала я, и Макар, порывисто притягивая к себе, обнимал и утыкался носом мне в волосы.
— Значит, я виноват? — я как-то никогда не задумывалась, что на всём нашем пути к ребёнку Макар никогда не включал "реального мужика", а спокойно шёл и сдавал анализы, искал причину в себе.
— Нет, — я упиралась ладонями ему в грудь, чтобы видеть его глаза. — Ты не понял. У нас вообще всё хорошо. У нас нет проблем. Доктор говорит, надо стараться. Если не будет получаться, то надо выслеживать овуляцию…
И мы выслеживали, но всё шло наперекосяк. Я просила Макара не ездить больше со мной, потому что каждое его ожидание тоже больно резало меня. Он хотел найти ответы, а я их не могла дать. И, выходя от врачей, я не могла видеть молчаливый вопрос.
Мне предлагали не эко, а нечто подобное, но без подсадки оплодотворённого эмбриона, а просто введения сперматозоидов. Мне предлагали, но мы с Макаром отказались.
— Ребёнок всё же дар богов, кто мы такие, чтобы этот дар насильно забирать, — сказала тогда я, и Макар поддержал.