Измена. Вторая семья мужа
Шрифт:
— Мне сейчас бегать и улаживать конфликт с твоей дочерью. Органы опеки не должны влезть, тем более сейчас! Взбесившаяся Алена, с которой ты зачем-то спутался. Макс должен был присматривать, а наступил на те же грабли. Что в ней особенного? Почему она? — мать стискивает челюсти до скрипа.
— До сих пор ревнуешь ее к Вениамину, — Рома усмехается, из разбитой губы течет кровь… горькая пропитанная многолетним ядом.
— Ты их свел! Пусть бы подыхала! Рома, ты всегда все портишь! А ведь я просила тебя о малом! — она тоже пытается держать себя в руках, но багровые
— Такой вот у тебя сын, — разводит руки в стороны. Долго смотрит на нее, сцепляет руки в замок. — Не трогай Леру. Не держи около себя.
— Вам надо помириться. Это лучший вариант. Не сможешь, тогда… ммм… мне придется сделать ее недееспособной.
— Я тебя уничтожу, — произносит ледяным тоном, медленно по буквам.
— Силенок и духу не хватит, сынуля, — скалится. — А у меня нет времени сопли жевать. Каждая минута на счету. Надо было ее раньше под свой контроль взять. Так ты же не подпускал, уверял меня, что справишься!
Рома поднимается с лавочки, подходит впритык к матери.
— Вениамина хватило сил остановить. Хватит и тебя, — он не угрожает, он говорит факт. Для Леры, для безопасности своих детей, даже Зори, он на все пойдет.
— Ты… Нет, — мать отшатывается, как от удара. — Ты не мог… Ты знал, ты все знал… На отца руку поднять, такое ничтожество, как ты… Моего Вениамина! — в ее глазах стоят слезы ненависти.
Когда мать плакала?
Рома видел ее слезы два раза в жизни.
Первый раз, когда ему было три года. Он очень хорошо запомнил день, когда отец сообщил, что мать должна стать сиделкой для какого-то Игоря.
— Ты не будешь есть и спать, будешь, как собака сидеть у его кровати, сторожить, кормить, поить, менять ему судно. Все что угодно, главное — чтобы он не представлял жизни без тебя.
— Веня! Но как же мы! — по лицу матери градом лились слезы, и в Роме зарождалась ненависть и желание отомстить за каждую слезинку матери.
— Когда выйдешь за Игоря, тогда и поговорим. А еще лучше станцуем вместе на его могиле, — отец жутко засмеялся. Потом обернулся и заметил маленького Рому в углу между кроватью и креслом. — Ничтожество, а ты чего подслушиваешь? — тянет его за ухо по полу. Рома уже тогда не плачет, вся боль остается в середине, он только смотрит на слезы мамы, они так ранят. — Ты не сын, ты позорище. Ты никогда не станешь нормальным мужиком, — бросает Роме, прежде чем закрыть его в кладовке. — Ларка, зачем нам это существо? Он только мешает.
Рома слышит вопли мамы, их ругань с отцом.
Это было лишь начало унижений. Потом Рома пройдет через них все, потом он привыкнет, научится с этим жить. Как и с тем, что мама постепенно превращалась в абсолютно другого человека, в чужую для него женщину.
Второй раз Лариса плакала, когда узнала про смерть Вениамина. Она валялась на полу, корчилась и выла, как раненое животное. На похоронах она взяла себя в руки, ни слезинки не скатилось по ее щекам.
Лариса любила своего палача, спорила, кляла, но выполняла все, о чем он ее просил, и так же одержимо ненавидела, постепенно превращаясь в чудовище под стать Вениамину.
— Это сделал я мама. Рассказать, какими были его глаза в последние минуты жизни? — Рома получает пощечину. — Поэтому хорошо подумай, прежде чем даже дыхнуть в сторону Леры.
Жена не хочет его слушать. А Роме так многое надо ей сказать, пока не стало слишком поздно. Мать права, времени очень мало. Игорь может отправиться к праотцам в любой момент.
Больше он не имеет права молчать. Он обязан исправить то, что началось больше тридцати лет назад.
— Чудовище! — ее трясет, как от дикого озноба.
— Все циклично в этом мире, мама. Отец выдал тебя замуж, спустя годы, ты сказала мне взять Леру в жены. Только любые, самые гениальные планы дают сбой…
Да, Рома прекрасно осознает, что он чудовище, но и он способен на чувства, пусть и такие же чудовищные, как он сам.
Глава 42
— Не дадут, сынуля. Слишком я долго к этому шла! — говорит с пугающей уверенностью в голосе.
— Ты угробила на это всю жизнь. А ведь могла быть счастлива. Мы все могли, — Рома смотрит на красивую с виду женщину, цветущую, дорого одетую и несчастную.
Всю жизнь она копалась в грязи, угождала ненавистному мужу, сгорала от любви к монстру, ради чего? Но ведь она не остановится, ничего не поймет, будет с маниакальной одержимостью продолжать сеять боль.
— Что ты понимаешь, псина, — она произносит это нараспев, с интонацией, присущей Вениамину.
Напоминает о том, чем гордился и с чего смеялся его отец, и она поддакивала ему, рассыпаясь в похвалах.
— Отстань от Леры. Я все сказал, — Рома поворачивается и уходит.
Мать что-то говорит ему в спину. Он ее уже не слышит.
Одно слово: «псина», которое он не слышал со смерти отца, погрузило его назад в прошлое, заставило вспоминать, то, что он так жаждал забыть. Но по факту, никогда ни на секунду его не отпускало.
Рома уходит вглубь сквера, хочет раствориться, затеряться, его никто сейчас не должен видеть, только не в тот момент, когда воспоминания накрывают с головой.
Совместная опека.
Это словосочетание всегда поднимает в нем бурю самых ярких и уничтожающих по своей силе эмоций. Оно окунает его на дно беспросветного черного детства, где он барахтался и пытался сохранить, те жалкие крохи, что остались от его личности.
Совместная опека — так родители называли то, что с ним творили. Поскольку мать проводила дни и ночи у палаты Игоря, устроилась сиделкой, забросила мединститут, и буквально помешалась на странном мужчине, Рому временно забрал к себе отец.
Тогда малыш не понимал, почему так важен этот неведомый Игорь. Почему папа и мама, когда встречаются только о нем и говорят. Он поймет это гораздо позже, когда ему понадобится правда для защиты, единственного, что стало для него иметь значение — его семьи. Хоть он и понимал, что все равно их потеряет. Такие как он не могут быть счастливы, они этого не заслуживают.