Измена. Я отыграюсь!
Шрифт:
Кстати, даже удивительно. Меня ж все время попрекал тем, что в фитнес не хожу, как все жены его приятелей, блин. А мне этот их фитнес модный зачем, если я с этой долбаной любимой работой и так тощая, как кошка дворовая? Или лошадь ломовая.
Мне как-то на восьмое марта прислали картиночку в телегу: на заднем плане изба горит, «в кадр» конь с диким видом заглядывает, а по центру надпись: «Никто, кроме вас!» Десантура про себя говорит «никто, кроме нас», а тут такая вот… переадресовочка.
Зато и правда фитнес не нужен: и так не жизнь, а сплошной бег с препятствиями.
А
«Но изменил-то муж тебе именно с такой…»
— Сука!
— Клиент-то? Еще какая. Давай, Лен, умывайся и пошли, а то он там Юльку уже и так до слез довел, а теперь и Павел, который эстафету принял, того гляди зарыдает!
— А я? — тоскливо спросила я.
— А тебе уже нечем.
Кто это совсем недавно говорил, что нет у меня подруг? Может, просто не туда смотрела?..
Возвращаться в офис, где теперь все знали, что мне муж изменил, а я, дура, только сижу и реву, было стыдно, тем более что темные очки, за которыми можно было спрятать то, что переполняло меня изнутри настолько, что выплескивалось наружу, остались на рабочем столе. Но мысль, чтобы вот прямо сейчас отыграться хоть на ком-то в процессе вежливого скандала, причем устроенного не в состоянии истерики, а по делу, действительно согревала. Я смерчем ворвалась в комнату, буквально выдрала из пальцев хмурого Павла телефонную трубку, и дальше были жертвы и, кажется, даже разрушения. А главное, и потерянная накладная нашлась и сроки поставок вдруг оказалось вполне возможно не переносить.
Вот бы мне такой же характер в разговоре с мужем выдержать удалось. Так ведь нет. Личное — оно на то и личное, чтобы все воспринималось совсем по-другому…
Глава 5
Глава 5
С подачей заявления на развод сложностей не возникло. Да и судья, послушав мою историю, даже не стал трудиться назначать какой-то там срок «на примирение» — было очевидно, что это пустая трата времени. Вот только на этом все «легкости» и закончились. Потому что Максим сразу стал вцепляться в каждую «нажитую совместно» мелочь и действительно заявил, что требует везде и во всем половину: половину квартиры, половину от каждой машины и, что самое скверное, половину бизнеса.
— Зачем он тебе? — спросила я, сдерживая кипевшее в душе бешенство. — Ты же личность творческая, тебе это скучно.
— Зато интересно тебе, и значит, ты за свою эту шарашкину контору мне хорошо заплатишь. А будешь тянуть или спорить о цене начнешь, я тебе твое дело развалю. И начну просто — с требования заморозки счетов до конца бракоразводного процесса. Хочешь?
Конечно же я не хотела! И конечно же я делала все, чтобы этот мудак, которого я еще совсем недавно считала самым близким своим человеком, не угробил дело всей моей жизни (средненькое, и так-то полудохленькое, но, сука, мое!). И в итоге надорвалась. По крайней мере, когда Наташка вместе с перепуганной Оленькой Сергеевной вызывали мне в офис скорую, я именно так обрисовала явившимся врачам свой «диагноз». Но они со мной не согласились, припечатав окончательно добившим меня приговором:
Выкидыш! Убивший моего малыша, моего ребенка, о котором я, дура этакая, даже не подозревала, думая, что пропавшие месячные — следствие перегрузки и нервотрепки.
Потом была больница, чистка, палата, в которой лежало еще пять женщин. Тогда они адски раздражали, и я даже попросила Наташку поузнавать насчет свободной платной палаты. Но они (целых две на отделение!) оказались заняты, а потом я поняла: тот факт, что я не лежала одна мордой в стену, а сначала вынужденно, а потом даже с удовольствием общалась с соседками по палате, меня, может, и спас.
— Молодая еще. Еще успеешь родить. Попозже.
— И от нормального мужика, а не от этого урода!
— Еще отыграешься, докажешь…
Бабоньки успокаивали меня, ругали последними словами Максима, проклинали «разлучницу», и я, чувствуя и от них, и от навещавших меня сотрудниц, которых теперь иначе как подругами и называть-то не получалось, поддержку и понимание, будто бы выздоравливала. Чернота отступила…
Впрочем, сгустившись уже после и по другому поводу.
Судебная машина, и без того неповоротливая, без меня и вовсе встала колом. Максим же, словно задавшись целью мне за что-то отомстить, успел напридумывать новые уловки и претензии. Так что все тянулось будто жидкая сопля между пальцами. Да и бессонные ночи, которые теперь стали каждодневной отвратительной реальностью, мешали восстановлению. Работать нормально не получалось. В итоге все, что мне с таким трудом удалось наладить, выпихать на былой уровень, откатилось назад, миновало критический рубеж и ухнуло в совсем уж полные тартарары.
— Ты не заигрался ли, муженек мой почти бывший? — спрашивала я мужа. Забыл, что в этом бизнесе и твоя половина? И пока ты тут выплясываешь, она становится все меньше и меньше. На что жить-то со своей толстожопой будешь? На гонорары свои?
— Не твое дело!
— Не мое. Но ты все-таки голову-то включи, Максинька. И не перепутай: на этот раз действительно голову, а не головку.
Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: Макс ведет себя так с одной целью. Хочет, чтобы я устала и махнула рукой, отдав ему все, что он требует. Я плакала ночами, сцепляла зубы и шла в новый бой днем… И все-таки под конец сдалась: свою половину квартиры пришлось ему все-таки отдать. В качестве компенсации за долю в моем бизнесе, который суд, несмотря на все приведенные мною доказательства, все-таки действительно счел совместно нажитым имуществом. И плевать, что наживала его в грязи и поту только я, а Максинька лишь красиво рядом стоял весь в белом.
Все-таки зря я его когда-то соучредителем записала, дура этакая… Но кто ж знал? Кто ж мог что-то такое предположить тогда?!
После решившего все заседания, когда мы вышли из здания суда на улицу, из машины Максима, купленной ему мною на тридцатипятилетие, нам навстречу выскочила толстозадая. Живот у нее уже заметно округлился, и смотреть на него мне было совсем тошно. Мой малыш погиб, не выдержал той жизни, что я ему устроила в своем теле, а тут…
— Ключи, — приказал Макс и протянул руку с раскрытой ладонью.