Измена. Я тебя прощаю
Шрифт:
— Тебя просила? — вспыхиваю опять. — Ты мне, её мужу, сейчас говоришь, что, она просила тебя отогнать её машину в сервис, а не меня?
Мать твою…
— А тебя она не успела попросить, — отбегает и садится в машинку Дины, а я начинаю нарезать круги. Хожу и пинаю бордюры от злости, отшибая себе пальцы.
Не успела она меня попросить…
Гадство!
Дико хочется сейчас что-нибудь сломать…или подраться с кем-нибудь. Или напиться в стельку, на худой конец.
— Поехали ко мне, — предлагаю, как только друг возвращается, — напьёмся. Не хочу в одного напиваться.
— Поехали дорогая, — обнимает меня за плечи и на нас сразу начинают оглядываться любопытствующие, — напьёмся с тобой, как в старые добрые времена и уснём в одной кроватке. — ржёт придурок.
Отталкиваю его от себя, но злость немного отступает. Сам начинаю ржать…
— Куда она? — спрашиваю, немного успокоившись.
— В Японию.
— Далеко…
— Попроси её протез тебе на палец привезти — ну не говнюк, а? — там такие пальчики делают — не отличишь от настоящего.
— Я же тебе не якудза. И у меня не мизинец, а указательный, напоминаю, если ты забыл. — разжимаю кулак и смотрю на свой указательный палец. — Это сколько мне надо пальцев порубать, чтобы от мизинца до указательного дойти. Может тебе напомнить, кто мне его оттяпал?
— Может тебе напомнить, почему я это сделал? — бросает мяч на мою половину поля Валера.
— Помню я, помню. Спасибо друг, — хлопаю его по плечу, — я твой вечный должник. Всё и всех готов тебе отдать, кроме Динары.
Ухмыляется придурок…
— Когда она приедет?
— Через месяц.
— Хорошо. Поехали тогда. Нечего здесь больше делать.
Пусть едет. Пусть. Вернётся — посмотрим. Костьми лягу, но никому её не отдам.
Верну.
(P.S. Якудза — Японская организованная преступность — требует от своих членов абсолютной преданности. Провинившихся сурово наказывают. Одно из таких наказаний — юбицуме — ритуал отрезания фаланг или даже целых пальцев).
***
— Есть хочешь? — спрашиваю у друга, как только заходим в дом.
— У тебя есть что поесть?
— Дофига. Тёща нам тут наготовила запасов, на неделю хватит, — по привычке говорю «нам», всё ещё не верю, что Дина уехала. Она никогда не уезжала так надолго — это было моим условием. Она никогда не нарушала наши договорённости. — Посмотри в холодильнике.
— Хорошая у тебя тёща, повезло тебе. — Вытаскивает из холодильника мясо. — Ммм, выглядит обалденно, аж слюни потекли.
— Хорошая — усмехаюсь. — Знаешь же сколько я очки зарабатывал, чтобы они мне Динару отдали. Разогрей сам. Я не хочу пока, — вообще есть не хочу, кусок в горло не полезет сейчас, после всего, что произошло.
Даже аппетитные ароматы, витающие сейчас по кухне, не пробуждают во мне ответных реакций.
— Ну, предположим, основные очки твой отец за тебя заработал. Тебе только надо было паинькой быть. Лала донесёт, как думаешь? — медленно начинает разрезать сочный кусок мяса.
Разливаю по бокалам коньяк и залпом выпиваю. Ставлю с грохотом бокал на стол. Злость берёт…
— Не помню я ничего. Клянусь тебе — не помню. Пьяный был. Проснулся — она рядом.
Лала вообще девочка странная. Совсем на Динару не похожа. Ходила
— Слушай, — разливаю очередную порцию, — я вообще старался с ней поменьше наедине оставаться. Мы тогда засиделись в клубе с мужиками. Дины дома не было. Вернулся поздно, пьяный в дрова… Не помню, как домой зашёл и вообще ничего не помню… Проснулся, она рядом. На мне практически лежит — голая. — Опрокидываю очередной бокал. Не смакую сегодня, не наблюдаю, как по стенкам бокала медленно сползают «ножки», напиться хочу. — Вот что ты на меня уставился? Огрызаюсь на друга, — я не пытаюсь тебя сейчас убедить в том, что я чист и безгрешен, но я же не полный отморозок, чтобы любовницу тащить в кровать, где с женой сплю.
Как вспомню, так опять псих берёт.
С бодуна проснулся, чувствую дыхание чьё-то рядом, и запах в ноздри бьёт незнакомый…
Подумал, что с перепоя, с нюхом у меня что-то приключилось или может Динара, поменяла что-нибудь — удивился. Она никогда не пользовалась ничем ароматным, особенно на ночь. Я её об этом просил. Она сама по себе очень вкусная девочка, без всяких приправ. Иногда я, как маньяк, мыться после концертов ей не давал. Она смеялась надо мной, стеснялась, но я хотел аромат её тела услышать, вобрать его в себя, попробовать на вкус…
Провожу рукой, хочу поближе её к себе притянуть и подскакиваю … Чёрт!
Я — голый, Лала на мне…
— Не полный отморозок, не полный, — глумится друг. — Ты же говорил, что она девственницей была. — поднимается и убирает за собой использованные тарелки в посудомоечную машинку, — зря ты отказался. Очень вкусно.
— Это не я говорил, это она…. — не реагирую на его выпады.
— А ты …это…, - Валера делает удивлённое лицо и разводит руки, — ты же вроде у нас не первый день замужем — ржёт говнюк.
Замахиваюсь на него бутылкой… — выводит меня сегодня.
Собака подскакивает и начинает недовольно рычать.
Ух ты блин, заступница униженных и оскорблённых…
— Олли, — говорю строгим голосом, — я хозяин — не забывай. Ставлю бутылку на стол и наклоняюсь к ней. Чешу её за ушами. Люблю этого собакена, и Динара её любит.
Успокаивается. Ложится, укладывая свою морду на лапы, продолжая внимательно за нами наблюдать своими грустными глазами. Всё понимает. Хорошо, что говорить не умеет. Ухмыляюсь про себя.
Разливаю очередную порцию, пока Валера рассказывает Олли про её жениха.
Не берёт меня коньяк сегодня совсем…
Надо было водку пить.
— Всё было, — возвращаюсь к его вопросу, когда он садится на свой стул, — но не помню как. Я даже матрас менял. Подозрительно, конечно. Там как будто кабана завалили, но … — тру переносицу, противно всё это вспоминать, — я ей операцию предлагал, если уж ей так дорога её невинность. Непонятно кому она нужна сейчас, но может ей так спокойнее. Она поплакала обиженно, отказалась, но зато съехала.