Измена. Закрывая гештальты
Шрифт:
Василий Лебедев-Кумач «Как много девушек хороших»
Увидев мою совершенно обалдевшую физиономию, баба Наташа постановила:
— Самовар, потом все остальное!
Кто я такая, чтобы возражать?
Неспешно потягивая липовый чай с плюшками, думала о том, как странно через двадцать пять лет узнать «как это было».
Больно, обидно?
Глухо и глупо.
Нервничала непонятно, с чего и никак не могла охватить всю картину целиком, проанализировать и сделать
От гудящих в голове мошек отмахнулась и решила переключиться временно на другое. Препарировать прошлое я буду потом.
Дочери написала, что доехала нормально, попросила черкнуть, как они, какие у Кота новости. Но пока в семейном чате было тихо.
Допила чай да принялась с бабой Наташей, ее Ксеней и Данчиком сводить баланс и входить в курс состояния дел в доме.
В целом все было норм. Жить можно.
Да, сменить двери и окна было бы хорошо, еще бы косметику в комнатах сделать: обои там поклеить новые, полы покрасить, потолки побелить, бытовую технику купить, потому что свою ребята забирали в Уфу.
Во дворе и огороде тоже вполне ухожено: все, что посажено — цветет и плодоносит, старое выкорчевано, сухое выброшено или сожжено.
Я осталась довольна, список желаемого для улучшения обстановки составила, уселась на террасе и выдохнула. Передо мной тут же оказалась чашка с мятным чаем.
— Прости, Ариша, дуру старую. Я ведь не подумавши ляпнула. Это потом Ксеня мне сказала, что «мир изменился», и все сейчас по-другому. Нужно быть счастливым, пока есть возможность. Вот я гордая да неприступная всегда была, и что? Кому это сейчас? Дед мой покойный у ворот отирался до последнего дня, спасибо, помер не здесь. Не простила его. Сейчас жалею. Нечего там особо мурыжить было, но коммунистическое наследие, милая, страшное дело.
— Баба Наташа, это к чему сейчас было? — сегодня у меня день потрясений.
Наталья Захаровна хмыкнула, утерла глаза передником:
— Это я винюсь, что к тебе со своей наукой полезла. Ты сама себе давно голова. Знаешь что? Наплюй на всех несогласных! Ты уже отдала все долги обществу, теперь можно и для себя пожить.
Вот это разворот на полном ходу.
Что происходит-то?
— Детка, жизнь коротка и пуста без эмоций, без чувств. Я всю свою энергию в работу направила, да в детей. Ну, одни выросли, а вторая закончилась. И все. Осталась я у разбитого корыта. И вспомнить-то нечего.
Встала, полезла обниматься.
Прижимая к себе сухонькое тело, думала, что просрать оставшуюся жизнь из-за страхов «кто что скажет» и оглядки на «как положено» я себе теперь не позволю.
Ох и удачно я приехала.
Больно, но познавательно.
Но Наталья Захаровна — дама старой закалки, поэтому пришла в себя быстро:
— Давай-ка, милая, мы с тобой сейчас наливочки продегустируем. Да еще винцо я розовое ставила — тоже пора пробу снять.
— Это как же я домой-то поеду после этого, а? — хихикнула, потому что рядом с бабой Наташей я неизменно возвращалась во времена, когда жива была
Тогда я была другой.
Счастливой, легкой, беззаботной.
Как же мне сейчас этого не хватает.
— Здесь заночуешь. Детки твои взрослые уже, ночь без мамки переживут, поди? — тут нельзя зевать, потому как очень быстро будет все решено за тебя.
Вздохнула, подумала и согласилась:
— Конечно, ночь одну переживут. Сейчас предупрежу.
И пока я звонила Лере, перед моим взором обстоятельно работала настоящая скатерть-самобранка.
— Давай, моя хорошая, за тебя и твое счастье. С кем бы оно ни было, — Наталья Захаровна налила в хрустальные рюмочки тягучую рубиновую жидкость.
Дай мне бог утром встать.
Прилично надегустировавшитсь, развеселые дамы расползлись спать ближе к одиннадцати.
А в полночь мне пришлось экстренно просыпаться.
Телефон вибрировал и пел, не унимаясь.
— Что? — рыкнула в трубку, особо не разбирая: кто, что, зачем?
И была моментально и полностью захвачена мурашками, жаром и паникой:
— Медовая моя принцесса, прости идиота. Рядом с тобой все мозги отшибает. Ни хрена не соображаю. Если обидел — прости! Не хотел. Не тебя.
Р-р-р, хотя лучше бы матом.
Вот за что мне это на нетрезвую голову? Я же сейчас выскажусь.
— Глеб, мне казалось, я ясно выразилась? У меня нет времени на то, чтобы быть трофеем, призом, спорной территорией. Поищи себе развлечение среди тех, кто ближе к тебе по возрасту и интересам, — больше устало, чем зло выдохнула.
И была вознаграждена натуральной паникой на том конце воздушного моста:
— Ари, милая, может, я и протупил, но я не хотел тебя оскорбить. Хорошая моя, извини, парень я простой — образование среднеспециальное, но мне уже стыдно и я готов пойти на вышку, хотя и после этого тебе соответствовать не смогу, но, может, ты не будешь так стесняться…
Это что еще за выверт сознания?
— Алло, Глеб, что за цирк? Я тебе про одно, ты мне вообще какой-то бред? Причем тут образование, которое не является принципиальным и основным в наших проблемах…
То, что я погорячилась, стало ясно сразу:
— О, милая, ты знаешь, как зажечь кровь. «Наши проблемы» — шикарно звучит, сладкая моя.
Езус-Мария! Это что еще за финт ушами?
— Услышь меня, пожалуйста. Я не имею сил и возможности тратить свое время на то, чтобы ты выиграл спор с приятелем или быть трофейной зверушкой.
— Ари, малышка, ты не трофей и не зверушка. Не смей даже думать так.
— Отчего же? Твое поведение, равно как и поведение твоего приятеля говорят прямо — это спорт, цель, спор…
В трубке вздыхают. И очень даже сильно:
— Мы раньше с Киром спорили, да, бывало. Но о тебе речь ни разу не шла, даже когда тебя на заправке М-11 [1] встретили. Ты сразу стала особенной. Для меня. Киру по приколу, ему нравится догонять, добиваться, пожар, адреналин — все то, что его заводит.