Измена
Шрифт:
Вся беда в том, что, пока Таул стережет тут, в горах, последнюю подружку герцога, Хват того и гляди пустится в Брене во все тяжкие. У него прямо-таки дар лезть куда не следует. Ну, авось ничего: его живучесть не уступает смышлености.
Таул встал и потянулся. Легко ли провести всю ночь на жесткой скамье? Но ему давно уже не приходилось жаловаться на такую малость, как затекшие мускулы, а скамья в красивом замке лучше, чем одеяло, расстеленное на голой земле. Он поправлялся быстро, как всегда: как бы он ни измывался над своим телом, оно никогда не подводило его. Можно поблагодарить судьбу хотя
Пришли два лекаря. Таул узнал их и впустил. Что ж это за женщина лежит там, в герцогской спальне? Доктора, служанки, портные и священники так и снуют туда-сюда. «Охраняй ее», — сказал герцог — а от чего и как долго ее охранять, не сказал. Таул ни о чем не спрашивал его за весь шестичасовой путь. В рыцарях он научился чтить приказ — а теперь, когда перестали быть рыцарем, он только на приказ и мог опереться. Приказ придавал жизни форму, если не смысл. Герцог — достойный вождь, воин, который сам сражался во всех своих кампаниях. Служить ему — не такая уж плохая судьба. Лучше, чем каждый день напиваться до бесчувствия, а ночью драться в ямах.
Служанка принесла ему поднос с едой и питьем и постоялая рядом, пока он всего не отведал. На кухне о нем пекутся: цинаш ему вкусное мясо и сыры, да еще с такой приятной посланницей. Он улыбнулся ей благодарно, а она ему — зазывно. Ее широкие бедра круглились под юбкой, а великолепные груди распирали платье.
— Я буду на кухне, если вам что-нибудь понадобится, сударь, — сказала она.
У него давно уже не было женщины. Теперь, когда его тело освободилось от боли, а кровь — от эля, он ощутил знакомое желание забыться в округлостях женского тела и в случае удачи забыть ненадолго о своих демонах. Он ответил учтиво:
— Я непременно отыщу вас, сударыня, если будет можно. — Он поднес к губам ее руку — от нее пахло маслом и петрушкой.
— Буду ждать. — Она низко поклонилась и ушла, покачивая бедрами, как это умеют только зрелые женщины, уверенные в своих чарах. Таул провожал ее глазами вдоль длинного коридора, не уставая восхищаться. Кто-то шел женщине навстречу, и она присела до самого пола. Это мог быть только герцог. Таул встал и стал ждать, когда тот приблизится.
— Здравствуй, друг мой, — сказал герцог, пожав ему руку. — Когда я велел тебе охранять даму, я не думал, что ты будешь караулить у нее за дверью.
Таул, ответив крепким пожатием, улыбнулся краем рта.
— Вашей светлости следует знать, что я очень серьезно отношусь к полученным мною приказам. Хотя я мог бы убить первого, кто прошел бы мимо с подушкой, — эта скамья тверже камня.
Герцог усмехнулся, но ответил серьезно:
— Таул, я привез тебя не в качестве часового. Я привез тебя потому, что мне нужен человек, на которого я могу положиться. — Серые глаза холодно смотрели на Таула. — Мне думается, на тебя я положиться могу.
Таул выдержал его взгляд.
— Я не нарушу своей клятвы.
— Я знаю. — Герцог положил руку на резную филенку двери. — Там, внутри, находится дама, которая вскоре окажется в большой опасности. Будут предприниматься попытки убить ее. Я скажу тебе больше, когда все определится, но одно ясно уже теперь: ее надо сохранить любой ценой. Часовые — это только видимость, проку от них мало. Солдаты с копьями не остановят
— Это так.
— Я доволен. — Герцог, отвернувшись от Таула, провел рукой по изображению ястреба на двери, погладив когти. — Однако защита может проявляться по-разному. — Таул почувствовал, что разговор принимает иной оборот, но промолчал, предоставляя говорить герцогу. — Многие будут стремиться поговорить с ней — люди, которые попытаются опутать ее ложью или изменить ход ее мыслей. Ее следует оградить от подобных влияний. Я хочу, чтобы она находилась в полном отдалении от двора. Никто не должен видеть ее без моего разрешения, а также говорить с ней о политике и государственных делах. За ней нужен неусыпный надзор.
Таулу это не понравилось.
— Вы хотите, чтобы я стал ее тюремщиком?
— Нет, — быстро ответил герцог. — Я хочу, чтобы ты стал ее другом.
— Друзей я выбираю сам, ваша светлость.
— Тогда тебе непременно следует познакомиться с дамой, о которой идет речь. — Герцог толкнул дверь и пригласил Таула: войти.
Они прошли через большую столовую в тускло освещенную спальню. Там сидела в кровати хрупкая темноволосая девушка. Глаза у нее были большие и темные.
— Таул, — сказал герцог, — представляю тебя госпоже Меллиандре.
Мелли пребывала не в лучшем настроении. Ей опротивели лекари, творог и сыворотка. Не зря ее отец ненавидит лекарей: им мало, что пациент болен, они еще норовят всячески отравлять ему жизнь. Она бы съела сейчас кусок говяжьей ноги — большой, слегка прожаренный, — выпила бы кувшин красного вина, и еще ей хотелось бы, чтобы ночной горшок не впивался бы в тело как нож.
Не нравилось ей также, что в комнате постоянно толчется народ. С тех пор как она вчера пришла в себя, к ней входили так, будто двери, в которую, кстати, принято стучать, просто не существовало. Лекари врачевали ее, священники молились за нее, портные снимали с нее мерки — никто и не думал спрашивать ее разрешения. Вдобавок никто не отвечал на ее вопросы. О чем бы она ни спросила, все улыбались, кивали и говорили: «Посмотрим». Она уже начинала медленно закипать от праведного гнева, когда вошел герцог.
Он привел с собой высокого золотоволосого человека, будто вышедшего из легенды.
— Меллиандра, — сказал герцог, — вот мой новый боец, Таул с Низменных Земель.
— Госпожа, — грациозно поклонился тот.
Мелли не знала, как быть. Этот человек ничем пока не заслужил ее гнева. Когда он выпрямился, она увидела, что грудь и рука у него перевязаны. Она взглянула в его голубые глаза, и гнев ее сразу прошел.
— Рада познакомиться с вами, Таул.
— Что это с вами, Меллиандра? Неужто ваш язык от падения с лошади лишился жала? — Герцог, подойдя к окну, отдернул шторы и открыл ставни. — Вы побледнели и похудели.