Измена
Шрифт:
— Довольно, не надо. Простите меня, простите, — взмолился избиваемый. Худощавый шагнул к нему и ударил палкой по лицу.
— Заткнись, недоумок, — сказал он. — Поздно молить о пощаде.
Теперь Баралис уже не помнил, что заставило его тогда оглянуться. Надменный голос человека с палкой? Жалобная мольба жертвы? Или это судьба направляла его?
Как бы там ни было, он оглянулся. Избиение тут же прекратилось.
— Чего вылупился? — спросил человек с палкой. — Ступай прочь, не твое это дело.
Но Баралис
— Оставьте его, — сказал он, обведя всех поочередно своими серыми, как сталь, глазами. Двое юнцов попятились — он умел влиять на людей одним лишь голосом.
— А ну как не оставим?
Осторожно, выбрав свободное от грязи место, Баралис сложил наземь сумку со своими снадобьями и свитками.
— Я выжгу сердца из ваших тел, оставив шкуру нетронутой. — Он сказал это просто, без похвальбы — это и было страшнее всего.
Те двое, что уже дрогнули, бросились наутек. Остались еще двое: человек с палкой и его приятель. Приятель тоже ретировался, лягнув напоследок жертву в пах. Баралис вскинул бровь.
— Тебе лучше последовать за своими юными друзьями. Я не советовал бы выходить против меня один на один.
Человек с палкой посмотрел ему в глаза, медленно осклабился и ушел.
— Спасибо вам, господин, — тихо донеслось снизу. — Спасибо. — Человек встал, и Баралис глазам своим не поверил: это был великан шириной с повозку и вышиной с дом.
— Как тебя звать? — спросил он.
— Кроп, господин.
Его сильно избили — и, видно, не в первый раз: все лицо у него было в синяках и шрамах. Голову он держал низко, трогательно пытаясь умалить свой рост.
— Пойдем-ка со мной, Кроп, — сказал Баралис. — Надо полечить твои раны. — Он привел великана к себе, и с тех пор они не расставались.
Кроп с малых лет был изгоем — его осмеивали, травили и обвиняли во всех грехах, от похищений детей до насилия, от убийства до кражи. В свою защиту он умел делать только одно: просить прощения. Зачастую он даже не знал, за что просит простить себя. Никто ни разу не проявил к нему доброты. Он жил в вечном страхе, всемерно сторонясь тех, кто мог к нему прицепиться: мальчишек, пьяных мужиков, задиристых солдат. На улицу он выходил только ночью. Баралис изменил его жизнь, став его защитником, его спасителем, его единственным другом. Баралис стряхнул с себя воспоминания — он не любил надолго погружаться в прошлое. Только будущее имело смысл.
— Кроп, — позвал он, — та молодая дама больше не спрашивала обо мне?
— Которая — красавица с золотыми волосами?
— Она самая, болван. Катерина, дочь герцога.
— Приходила вчера, хозяин. Хочет навестить вас, когда вы поправитесь.
— Превосходно. В следующий раз, как придет, я ее приму. — Баралис поставил чашку и потер подбородок. Им с Катериной есть о чем поговорить: о колдовстве, о любовных делах и об измене. Она обязана ему жизнью, а он не из
Мейбор усердно натаскивал свою собаку. Он набил подушку клочьями Баралисовой рубашки и подвесил ее на веревке к стропилам на высоте человеческого роста. Теперь он учил Льва вцепляться в воображаемое горло Баралиса. Собака быстро усваивала эту науку. Мейбор отозвал ее, погладил с некоторой опаской и дал большой кусок свежего мяса.
— Хороший мальчик. Хороший. — Выждав немного, Мейбор опять качнул подушку и отошел на безопасное расстояние. — Убей, Лев! Убей!
Собака взвилась, как пружина, изготовив зубы, как ножи. На этот раз она вцепилась прямо в горло и не выпустила его. Она закачалась в воздухе вместе с подушкой, мотая шеей и дрыгая ногами, — так продолжалось до тех пор, пока не лопнула веревка. Собака рухнула наземь вместе с подушкой, но и тогда не выпустила своей добычи и терзала ее, пока от подушки ничего не осталось.
От этого утешительного зрелища Мейбора отвлек громкий стук в дверь. Кто смеет стучаться к нему таким образом? Он незамедлительно получил ответ на свой вопрос — в комнату вошел сам герцог.
— Мейбор! Хорошо, что я вас застал. — Поглядев на перья и клочья полотна, раскиданные кругом, он сказал: — Вы, я вижу, натаскиваете Левандру.
— Да, хочу сделать из нее надежного стража.
— У вас есть причина опасаться за себя, лорд Мейбор?
— Пожалуй, не столь веская, как у вас, ваша светлость.
— Хорошо сказано, мой друг, — засмеялся герцог. — Власть человека измеряется числом его врагов. — Он хлопнул себя по ляжке, и Левандра подошла к нему. Герцог потрепал ее за ушами. — Умница девочка.
Мейбор порадовался возможности собраться с мыслями. Ястреб мог прийти к нему только по одной причине: поговорить о вторжении Кайлока в Халькус. Первому затрагивать этот предмет нельзя: ведь ему сообщил об этом Кравин под большим секретом. Впрочем, голуби опережают людей всего на пару дней, и половина Брена, вполне возможно, уже узнала эту новость. Но все-таки лучше изображать неведение.
— Чему я обязан этой чести, ваша светлость?
Герцог подошел к столу и налил в два кубка вино. Первый он подал Мейбору, второй оставил на столе.
— Я хотел спросить вас, не пожелаете ли вы пригласить в Брен на брачную церемонию свое семейство.
Мейбор чуть не поперхнулся вином. Оно устремилось по горлу прямо в легкие. Он закашлялся и побагровел, как свекла. Какая еще брачная церемония? Он говорит так, будто в его планах ничего не изменилось. Остается предположить, что ему никто не доложил о вторжении.
Герцог ждал, когда Мейбор оправится, с гримасой легкого неудовольствия на лице.
— Известно ли вашей светлости, — сказал Мейбор, вытирая вино с подбородка, — что Кайлок вторгся в Халькус?