Изнанка мира
Шрифт:
Сейчас, проходя по платформе Таганской, Зорин смотрел по сторонам, отчаянно крутил головой и не мог поверить, что вокруг него ходят, бегут, сидят, галдят, кричат и молчат непримиримые противники, исчадия буржуазного ада. Обычная станция, где живут обычные люди. Заботы, несчастья, робкая надежда на завтра. Кто постарше — нет-нет да оглянется в ушедшее и, не в силах сдержать тоску, утрет призрак высохших много лет назад слез. Этим хуже всего, они помнят и все-все понимают, а потому ничего не ждут. Ни завтра, ни послезавтра, ни спустя тысячу завтра. Трудно сжигать мосты, особенно — ведущие в золотой век. А еще труднее признаваться в собственной
Впрочем, Кирилл не обманывал себя. Конечно, он видел, что люди здесь не так измождены, их ладони не украшены кровавыми мозолями, морщины не столько глубоки, а желудки явно знают не только крысятину и опостылевшие грибы. И все же хоть «корыстная шлюха», как обычно называли Ганзу на Красной ветке, кормила сытней и мягче стелила, дети ее не выглядели заметно счастливее от того, что живут лучше многих в Метро.
Нет, сколько Зорин ни вглядывался, он не видел в глазах обитателей Таганской-кольцевой наслаждения, довольства, упоения удачей. Не было в них никакого света, даже отсвета, даже малейшей искорки! Местные считают «красных» фанатиками, готовыми умереть за идею, но эта идея дает коммунистам то…
— Павлуха, фейс-то попроще сделай! — один из егерей толкнул его в плечо, прерывая раздумья. — Такое ощущение, что ты не из Полиса, а от коммунистов к нам затесался.
— А что, коммунисты — не люди? — против воли огрызнулся Зорин.
— Люди, конечно, — пожал плечами ганзеец. — Просто раз ты теперь с нами, то классовую ненависть и прочие заморочки оставь по ту сторону гермы. «Со своим уставом в чужой монастырь не лезут» — слыхал такую поговорку?
Сказано было совершенно беззлобно, с улыбкой, однако юноша с неимоверным трудом сдержал резкий ответ. Ему хотелось кинуть в улыбающееся, ничего не понимающее лицо охотника на мутантов всю правду о «чужом монастыре». Рассказать, что творили ганзейские «настоятели» и «прихожане» на несчастной, опаленной огнем и щедро политой кровью Комсомольской-радиальной. Погасить зарождающуюся вспышку удалось спасительной мантрой «сейчас не время и не место». Егерям ничего не объяснишь и не докажешь. Не время и не место. Когда-нибудь время настанет, а место окажется самым подходящим, но пока — терпеть и молчать. Улыбаться в ответ, глушить память и стыд, и ждать. Ждать…
— А что? Мне здесь нравится… — Кирилл не так уж и погрешил против истины, с интересом рассматривая уютную бело-голубую станцию, украшенную портретами бравых молодцов, участников какой-то далекой, ныне уже забытой войны. Золоченые надписи провозглашали славу героям-танкистам, разведчикам, пехотинцам и даже каким-то неведомым кавалеристам. — А где у вас поесть можно?
— Это ты по адресу обратился. Знаю одно злачное местечко, — Сигурд подмигнул ему. — Еда, питье, девчонки, кальян с травкой, волшебные грибы, все дела.
— Мне из всех дел просто выспаться бы. Больше ничего не надо.
— И с выспаться не заржавеет. Все радости подземного мира в одном флаконе! — знаток злачных мест мечтательно закатил глаза. — Я тебя отведу, а заодно накажу бармену, чтоб никто не докапывался до пришлого. Тут у нас «варягов» обижать — национальный вид спорта. Если сильно начнут доставать, скажи, что ты из команды Вотана. Запомнил? Сам через час подгребу — пока трофеи сдам и ружбайки, третье-десятое. Только чур без меня не нажираться, оки?
Кирилл не знал, что за «оки» такое, но спорить не стал: оки так оки…
Бармен, которого словоохотливый егерь назвал Лександрычем, с кислой миной оглядел незваного гостя, вяло пообещал ему защиту от местной «гопоты», как он выразился, и усадил в самый дальний и темный угол своего безымянного заведения. Просьбу охотника «налей малому за мой счет» он выполнял с видом оскорбленного царственного достоинства.
Нелюбовь местных к «залетным» Зорин ощутил очень скоро. Каждый из членов громогласной компании, завалившейся в бар через какое-то время, продвигаясь к стойке, пытался как можно сильнее задеть стул, занятый Зориным. Они явно надеялись выбить сиденье из-под зада незнакомца, однако Кирилл, восьмым чувством почуявший подвох, напружинился и усидел, чем заслужил хмурые взгляды и плевок в свою сторону. Неизвестно, чем бы кончилось это противостояние, но бармен несколькими словами остудил пыл особенно ретивых молодчиков, которые уже хотели было свести знакомство с Зориным поближе. Вотана здесь, судя по всему, если и не уважали, то опасались.
После первых глотков неведомой бурды из грязной эмалированной кружки юноша почувствовал, как начал развязываться тугой узел в животе, появившийся там с момента гибели Павла.
— Ну что, братишка, за тебя! — Кирилл приподнял сосуд и «чокнулся» с воображаемым собеседником. — Прости меня, что я жив остался…
— Служивый, ты тут сам на сам уже? — насмешливый голос егеря раздался над самым ухом, заставив юношу содрогнуться всем телом.
«Куда спешишь, служивый?» — явственно вспомнил Кирилл голос Павла, услышанный в толчее и тоже на Ганзе; как будто с того света прозвучал привет. Но, чтобы скрыть подступившие слезы, он грубо сказал:
— Блин, чего пугаешь?!
— Малыш, погляди, каких я красавиц привел! — вместо извинения Сигурд ухватил двух сопровождавших его девиц за совсем не тощие бока. — Знакомься, Сюзи и… и… как там тебя? — он вопросительно уставился на страшноватую толстуху. Не то чтобы Сюзи отличалась изяществом форм и красотой лица, но на фоне безымянной она смотрелась, как минимум, выигрышней. Гораздо выигрышней.
— Щербатый, что у тебя с башкой?! Совсем прохудилась? Ирэн я, Ирэн!
Сигурд, у которого и вправду не хватало нескольких зубов, шлепнул возмущенную деваху по мясистому заду, подтолкнув ее навстречу к Кириллу, явно неготовому к такому развитию событий.
— Прости, Иришка. «Что-то с памятью моей стало!» — фальшиво пропел он. — Вот твой сегодняшний кавалер, Павлушка. Энджой, как говорится! Да здравствует сексуальная революция на отдельно взятой станции! Малой, ты как к революции относишься?
Зорин скривился.
«Иришка, значит? Хороши совпадения! Да еще и намеки эти насчет революции… Стоп! А может, это егеря так шутят? Специально нашли двух самых страшнючих баб, а сами спрятались небось где-то поблизости и смотрят: что я делать буду?.. Но вроде никого не видно, а Сигурд… Вот черт, он с ней вправду целуется! Неужто всерьез намерен… Да ведь с ними стошнит даже за одним столом сидеть… А ну как раздеваться начнут!» — Кирилл вдруг представил Ирину, такую, как он увидел ее в камере — испуганную, бледную, дрожащую, с глазами, полными слез, но красивую…
— К революции? В целом положительно, — медленно, подбирая слова, проговорил он. — Только не знаю, по карману ли мне твой «энджой»?
— Малыш, постыдился бы о плате говорить. Это ведь подарок. От чистого сердца! Ты нам — монстра, мы тебе — симпапульку. Зацени, какие титьки! Всем титькам титьки. Настоящие, революционные!
Щербатый ерничал, сравнивая «прелести» шлюхи с аналогами Крупской, Розы Люксембург и других, хорошо известных любому коммунисту революционерок, но Кирилл его больше не слушал. Еще не хватало сорваться здесь, в окружении буржуйских рож. Когда издевательский монолог наконец затих, юноша негромко произнес: