Изнанка мира
Шрифт:
— Знаешь, а я даже рад, что мы встретились, — Кирилл ухмыльнулся. — Очень приятно видеть тебя таким. И мой отец, погибший как герой, защищая родную станцию, был бы рад. Рад видеть, что предатель получил по заслугам! Потому что самая ужасная смерть лучше такой жизни!
— Я… знаю! Но… моя дочь…
Теперь уже дыхание сбилось у Зорина. После неудавшегося самоубийства он старался не вспоминать об Ирине. Вот уже месяц, как она перестала ему сниться. Вот, кажется, сегодня в первый раз он подумал о бывшей любви, и то лишь потому, что имя шлюхи напомнило… И вдруг, через неполный час, такая невозможная встреча!
— Что твоя дочь?
— Сомов… — слова никак не шли из горла Лыкова, застревали, упирались, отказывались ему подчиняться.
— Да ты живее можешь?!
— Он убил моего Петю… сына… А теперь… забрал последнее… Ирину.
Кирилл молчал, стараясь успокоить бешено забившееся сердце, и ждал.
— Я не могу умереть… зная, что моя девочка… отдана врагу… что она целиком в его власти… Ты прав… я все потерял… но это единственное… что еще можно исправить… Нужно ее… спасти… ты можешь помочь…
— Что ты мелешь, старый дурак?! — Зорин чувствовал, что насквозь лживые речи спятившего предателя должны вызывать в нем злость, ненависть, но не ощущал ничего, кроме трепыхания сердца и стука крови в висках. Он накручивал себя, распалял, жаждал трезвости и ясности мысли, но получилось совсем неубедительно — даже для самого себя.
— Да мне дела нет до Сомова, а тем более — до твоей дочери! — проговорил Кирилл через силу, наконец-то убирая руку с горла Лыкова.
— Ты молодой и, прости, глупый! — восстановив дыхание, Анатолий заговорил горячо, с невероятным надрывом. — Боже мой, какой глупый! Ты ничего не знаешь и не понимаешь! Позволь мне тебе объяснить, давай поговорим!
— Мы уже говорим, — Зорин косо ухмыльнулся, но голос выдавал его волнение.
— Отпусти меня. Зайдем в бар. Сядем… спокойно… не спеша… Нам необходимо очень многое обсудить, — Лыков вновь задыхался, давясь короткими, рублеными фразами, хотя пальцы Кирилла убрались с его шеи.
Анатолий Лыков украдкой поглядывал на своего собеседника. Сын некогда самого грозного и опасного, а ныне мертвого врага сильно изменился. Раньше мальчишка казался Анатолию желторотым сосунком, не способным ни на что серьезное, мало-мальски мужское. В сравнении с родным Петей — сильным и опытным бойцом, вражеский сыночек казался задохликом, бесполезным бременем на шее Зорина-старшего. Не выглядел он суперменом и сейчас — ни богатырской стати, ни бугрящихся мышц. Но, все-таки приходилось признать, зоринское отродье стал другим. В глазах светилось поменьше дури — не той молодой и озорной, что была у Пети, а бессмысленно-интеллигентской, так свойственной слабакам, никогда не знавшим настоящей жизни. Смерть папаши, предательство обожаемого Сомова и изгнание не могли пройти даром, не оставить печати на этом еще не взрослом, но уже и не детском лице.
Лыкову не было нужды врать самому себе, он прекрасно понимал, что сидящий перед ним Зорин-младший заматерел, несчастья его не сломили, хотя, по всем прикидкам, должны были. Нет больше инфантильного юнца, которого всякий способен обвести вокруг пальца. Ирина смогла, Сомов смог, но ему, Анатолию Лыкову, достался не юнец, а наученный горьким опытом, ничему не верящий человек, уже почти мужчина, боец…
Анатолий не сдержался и едва заметно улыбнулся собственным мыслям.
— Чего скалишься, вражья морда? — подвыпивший Кирилл все еще продолжал борзеть, но уже без прежнего запала. И Лыков это отлично видел.
— Я предлагаю тост. Подожди, Кирюша, не перечь раньше времени. Эта война лишила нас самых важных людей: тебя — отца, меня — сына. Отвернулись от проигравших и живые, но сейчас не о них. Давай помянем наших с тобой мертвых? За Ивана Зорина, за Петра Лыкова!
Кирилл несколько секунд колебался, решая, то ли послать Анатолия, то ли… И все же он взял рюмку, не чокаясь, как и полагается по давнему печальному обычаю, выпил до дна.
— За мертвых.
Лыков последовал его примеру:
— За мертвых.
Несколько минут сидели, не произнося ни слова, и каждый думал о своем, вспоминая собственную беду. Первым молчание нарушил Анатолий:
— Вину перед сыном, которого отпустил на смерть, я искуплю лишь тогда, когда отомщу его убийце. Собственно, об этом я с тобой и хотел потолковать. Нас многое разделяет, но враг у нас с тобой теперь общий. Это ты понимаешь? — он остановил пытавшегося что-то возразить Зорина жестом руки. Жест получился властным, даже чересчур властным и никак не вяжущимся с тем образом, что Лыков талантливо разыгрывал перед Кириллом последние полчаса.
Прибытие на Таганскую нежданного гостя Анатолий заметил в самый разгар тяжких раздумий о том, что делать дальше и где взять новое орудие для планов мести. Появление Кирилла было словно ответом на горячие мольбы атеиста Лыкова, обращенные ко всем силам, которые еще властвуют над этим несчастным, вывернутым миром. И Анатолий принялся ковать железо, пока оно горячо: немедленно перевоплотился в жалкого пьянчужку. Купленная за несколько патронов омерзительная рванина с плеча настоящего бомжа (тот даже зачем-то представился покупателю, и его имя, Аристарх Илларионович Северцев, настолько рассмешило Лыкова, что он накинул одну пульку сверху) позволила добиться необходимого правдоподобия. Довершил дело простейший грим: пыль, втертая в волосы и в кожу, темные круги вокруг глаз да немного прогорклого сала, позволившего растрепать аккуратно подстриженную бороду и шевелюру, разделив их на неравные, слипшиеся в колтуны пряди…
«Что приходится вытворять, что терпеть! — рассуждал по себя Лыков. — Шмотки с чужого плеча — особенно с такого плеча, грязного и вонючего! — буквально жгут тело. А насекомые, которыми кишит эта рвань, явно пришли в восторг от моего здорового и относительно нестарого организма! Еще бы! Прежний-то обитатель был невкусный и пахнул скорой, отвратительной смертью… Но что за чушь лезет в голову, когда надо стать предельно внимательным, не допустить ни малейшей ошибки! А я расчувствовался, потерял концентрацию! Пора гасить ненужные и вредные для дела эмоции, а то так и сдохну тут, всеми забытый и никому не нужный. Да еще в эдаком… саване!..»
Но, как бы ни ужасался в душе Лыков, он всегда помнил: политиками не рождаются, а становятся. И если есть хотя бы призрачный шанс вернуть все потерянное, попутно отомстив, то эта цель стоит, чтобы за нее немного пострадать. Ключ от всех дверей находился прямо перед ним. Кирилл Зорин, сын заклятого врага, — средство, которое вернет ему, Лыкову, утраченную власть. Это мощный инструмент, который нечаянно и негаданно попал в нужные руки. Осталось только правильно и с умом им распорядиться. А уж низвергнутый правитель Сталинской, бывший секретарь севера Красной ветки умел распоряжаться нужными людьми с умом. Да, собственный сын однажды подвел его, проиграв дуэль, на которую было поставлено все, но сегодня, с сыном врага, Анатолий Лыков ошибок не допустит!