Изречения и афоризмы Ф. Ницше. Злая мудрость
Шрифт:
У суровых людей задушевность является предметом стыда – это и есть нечто ценное.
Много говорить о себе – может также служить средством для того, чтобы скрывать себя.
В хвале больше назойливости, чем в порицании.
Сострадание в человеке познания почти так же смешно, как нежные руки у циклопа.
Чужое тщеславие приходится нам не по вкусу только тогда, когда
Каждый человек именно настолько тщеславен, насколько ему хватает ума.
В объяснении прошлого вы должны исходить из того, что составляет высшую силу современности.
Подобно тому, как кости, мускулы, внутренности и кровеносные сосуды окружены кожей, которая делает выносимым вид человека, так и побуждения и страсти души прикрыты тщеславием: оно есть кожа души.
Зверь в нас должен быть обманут; мораль есть вынужденная ложь, без которой он растерзал бы нас. Без заблуждений, которые лежат в основе моральных допущений, человек остался бы зверем.
Всякий, кто объявляет, что кто-либо другой есть глупец или дурной человек, сердится, если последнему удается показать, что он на самом деле не таков.
Большинство людей слишком заняты самими собой, чтобы быть злобными.
Мы хвалим или порицаем, смотря по тому, дает ли нам то или другое большую возможность обнаружить блеск нашего ума.
Кто унижает себя самого, тот хочет быть возвышенным.
Быть дурным – значит быть «ненравственным» (безнравственным), чинить безнравье, восставать против обычая, все равно, разумен ли он или глуп; но нанесение вреда ближнему ощущалось всеми нравственными законами преимущественно как нечто вредное, так что теперь при слове «злой» мы главным образом думаем об умышленном нанесении вреда ближнему.
Значительный род удовольствия и тем самым источник нравственности возникает из привычки.
Совершенная безответственность человека за его действия и за его существо есть горчайшая капля, которую должен проглотить познающий, если он привык считать ответственность и долг охранной грамотой своей человечности.
Долгие и великие страдания воспитывают в человеке тирана.
Тем, как и что почитаешь, образуешь всегда вокруг себя дистанцию.
Я мог бы погибнуть от каждого отдельного аффекта, присущего мне. Я всегда сталкивал их друг с другом.
Я чувствую в себе склонность быть обворованным, обобранным. Но стоило только мне замечать, что все шло к тому, чтобы обманывать меня, как я впадал в эгоизм.
Испытывал
Я ненавижу обывательщину гораздо больше, чем грех.
Люблю ли я музыку? Я не знаю: слишком часто я ее и ненавижу. Но музыка любит меня, и стоит лишь кому-то покинуть меня, как она мигом рвется ко мне и хочет быть любимой.
Это благородно – стыдиться лучшего в себе, так как только сам и обладаешь им.
Я не бегу близости людей: как раз даль, извечная даль, пролегающая между человеком и человеком, гонит меня в одиночество.
Героизм – таково настроение человека, стремящегося к цели, помимо которой он вообще уже не идет в счет. Героизм – это добрая воля к абсолютной самопогибели.
Возвышенный человек, видя возвышенное, становится свободным, уверенным, широким, спокойным, радостным, но совершенно прекрасное потрясает его своим видом и сшибает с ног; перед ним он отрицает самого себя.
Кто стремится к величию, у того есть основания увенчивать свой путь и довольствоваться количеством. Люди качества стремятся к малому.
Всякий восторг заключает в себе нечто вроде испуга и бегства от самих себя – временами даже само-отречение, само-отрицание.
В усталости нами овладевают и давно преодоленные понятия.
Одухотворяет сердце; дух же сердит и вселяет мужество опасности. О, уж этот язык!
Больные лихорадкой видят лишь призраки вещей, а те, у кого нормальная температура, – лишь тени вещей; при этом те и другие нуждаются в одинаковых словах.
Кому свойственно отвращение к возвышенному, тому не только «да», но и «нет» кажется уже слишком патетическим, – он не принадлежит к отрицающим умам, и, случись ему оказаться на их путях, он внезапно останавливается и бежит прочь – в заросли скепсиса.
В моей голове нет ничего, кроме личной морали, и сотворить себе право на нее составляет смысл всех моих исторических вопросов о морали. Это ужасно трудно – сотворить себе такое право.
Нечистая совесть – это налог, которым изобретение чистой совести обложило людей.
Есть степень заядлой лживости, которую называют «чистой совестью».
Моральные люди испытывают самодовольство при угрызениях совести.