Изумрудная Марта

Ольшанская Диана

Муж обнаружил ее еще теплой. Лицо покойницы было разглажено, морщины разом исчезли. Весь ее образ источал спокойствие и умиротворение, и впервые за много лет он вспомнил, какой она была, когда они познакомились. Красивой. Такой как сейчас. Недолго думая, он навалился на нее со словами «пока тепленькая – можно», да и как не соблазниться такой молодухой, в которую посмертно превратилась его жена. В то утро он еще не понимал, что на самом деле означала для него смерть жены.

Мира стояла возле гроба, думая о своих рухнувших планах на жизнь с мамой. О тех возможностях, которые были

тщательно продуманы, но для этого отец должен был умереть первым. Мама бы от него отдохнула. Переехала бы к ним, и все было бы просто чудесно. Мама, Мира, Марта и Марк. Они бы счастливо жили в «М-квартете». По крайней мере, это казалось вполне созвучным. Спокойные, уравновешенные, самодостаточные… Им было бы хорошо вместе, но мама умерла.

В Мире всколыхнулись чувства, которые были замурованы отцом. Теперь она могла плакать, правда, только когда ее никто не видел, и горевать о том, что не было сказано при жизни и что могло бы многое объяснить. Раньше Мира могла месяцами не звонить и не навещать мать, но как только ее не стало, она поняла, что нестерпимо, ужасно по ней скучает… Она вспомнила, как храбро мама заступилась за Марту, вспомнила о соглашении трех женщин этого рода. Поправив цветы возле ее лица, Мира погладила ее по щеке, поцеловала в лоб и прошептала: «Спасибо, мама».

После похорон Мира навсегда закрыла дверь своего ненавистного отчего дома. И если бы у нее была возможность, она бы ее заколотила. Дверь в свое ужасное, невыносимое прошлое, исковерканное этим чудовищем.

– Наслаждайся! Ты ее сожрал! – сказала она отцу и хлопнула дверью.

Когда умерла Бабу, Марта через стенку слышала всхлипывания мамы и плакала вместе с ней, даже не понимая, зачем это делает, просто не могла иначе. Маме было больно, Марта это чувствовала и, содрогаясь всем телом, думала только об одном: «Как же ей помочь?» Так они и проводили вместе бессонные ночи, о чем Мира даже не догадывалась.

Не догадывалась Мира и о том, как символично попрощалась с отцом, потому что именно голод стал для него худшим наказанием при жизни. Без женщины бытовая необустроенность – в его возрасте и с его привычкой к неподвижности – была фатальной. Он годами лежал на диване, приказывая жене: дай воды, дай поесть, приготовь это, сделай то, пойди туда, и так до бесконечности. Но теперь отдавать приказы было некому. Поначалу он съел все, что было в закромах, потом попытался стряпать на скорую руку, но вскоре оказалось, что его пенсии едва хватает на хлеб и молоко – совсем не похоже на его привычное шестиразовое питание, и теперь он всегда был голодным. В своих ночных кошмарах он снова и снова видел мать, которая раскладывала по тарелкам ненавистную и одновременно такую желанную кашу с мясом и, просыпаясь, все еще слышал ее наваристый запах. Как в детстве, это раздирало его изнутри и сводило с ума. Ему постоянно было холодно, кружилась голова, дрожали руки, а он ходил от холодильника к телевизору и канючил, как маленький: «Ну, дайте же мне поесть…». Иногда он стучался к соседям, но те даже не открывали дверь, памятуя о криках и плаче, то и дело доносящихся из его квартиры.

Он умер через два года от мучительного приступа астмы.

Смерть отца не произвела

на Миру никакого впечатления; на похоронах она только с удивлением отметила изможденное лицо, в разы уменьшившееся тело и все поняла, но для этого чудовища у нее не было ни одной слезинки. Мысль о том, чтобы прикоснуться к чучелу отца, отозвалась в Мире знакомой волной тошноты, и она запретила себе об этом думать. Пока люди прощались с покойником и думали о своем, Мира рассматривала его руки. Руки, которые калечили ее большую часть жизни. Теперь они были мертвыми. Миру передернуло от этого слова. Она жалела лишь об одном – что не увидела его смерти, не наблюдала за тем, как он задыхается. Кому как не ей было знать, что бронхиальная астма не просто болезнь, а собирательный образ женщины-мстительницы, которая наконец его задушила. За всех. Мира больше не хотела об этом думать. Не хотела о нем вспоминать. Никогда. Это причиняло ей боль, которая так крепко застряла между ребер, что иногда не давала дышать. Врач сказал, что это панические атаки и «хорошо бы обследоваться и назначить курс…», но Мира знала: достаточно просто забыть о существовании этого чудовища, тем более что его уже нет в живых.

А еще у нее было свое необыкновенное средство от душевной боли. Лучше любых лекарств. Стоило ей посмотреть в удивительные глаза Марты, и она мгновенно оказывалась в другом, «изумрудном детстве».

Спустя много лет, на похоронах отца своей давней знакомой Мира, оказавшись возле гроба, внезапно положила свои руки на руки покойника. Ничего холоднее в своей жизни она не трогала. Она смотрела на него и вспоминала все, что знала о нем сама и что рассказывала приятельница. Ее отец всю жизнь был ей другом и помощником. Он как ангел вел свою дочь по жизни, всегда был рядом и не давал в обиду. Достойный отец, муж и друг, которого действительно любили. Мира смотрела на другие руки другого отца, которые ни разу не поднимались на дочь, не причинили боли. Она представила, что и ее отец мог быть таким, и тогда все сложилось бы по-другому. Кем бы она стала? За кого бы вышла замуж? Как сложилась бы ее жизнь, если бы… Мира размышляла об этом под всхлипывания людей, пришедших проститься, и внезапно ее пронзило осознание, что ее отца не стало. Будто бы она не знала этого раньше. После стольких лет эта мысль вспрыгнула на Миру, как огромная склизкая жаба, и начала выдавливать сердце из грудной клетки. Кровь бешено застучала в ушах, пробивая барабанные перепонки, и неожиданно для самой себя она заплакала. Поначалу это были просто потоки слез, затем началась истерика, которая перешла в паническую атаку. Задыхающуюся Миру вывели из помещения. Приятельница была тронута и долго успокаивала Миру, но, конечно, она не подозревала, что в этот день Мира похоронила своего другого, никогда не существовавшего отца. Того, кто ни разу не поднял на нее руки и не давал в обиду ни ее, ни маму… Невосполнимая утрата иллюзии возможного счастья, потеря которого навсегда оставила ужасный след в душе осиротевшей дочери…

* * *

Конец ознакомительного фрагмента.