Изумрудные росы
Шрифт:
— Врет? — почти не сомневаясь, спросил Грег.
— Нет, — покачала головой Миам. — Я слишком хорошо его знаю. В этой ситуации лгать ему нет ни малейшего смысла. Он ведь хозяин положения… Что-то стряслось, но он не сообщает нам, что именно.
— Но что бы это ни было, это нам только на руку! — воскликнул Грег с воодушевлением.
Миам мрачно покачала головой:
— Все это слишком странно, чтобы ожидать чего-то хорошего.
— Ну, не знаю. Ты чересчур предвзято и мрачно смотришь на вещи, самка. Вы, надеюсь, согласились с его требованиями?
— Конечно. Мы уже возвращаемся.
В помещение влетела еще одна
— В чем дело? — не вытерпел Грег.
— Это возлюбленная сестра моя Дейен, — сказала Миам. — Я оставила ее вместо себя, когда решила, что переговоры с императором закончены.
— Ну?!
Миам отправила самку обратно и продолжила:
— Он снова вышел на связь и потребовал подтверждения того, что мы возвращаемся. Дипт-Дейен дерзко ответила ему, что и он в таком случае должен предоставить нам гарантии безопасности. Тогда он ответил, что гарантией служит то, что он только что официально отрекся от престола и сотни тысяч его воплощений по всему миру совершили суицид. Он посоветовал войти в информационные мнемоканалы Земли, чтобы убедиться в том, что он говорит правду. Дипт-Дейен последовала его совету. В мире царит хаос. Одни скорбят об уходе Внука Бога в мир бескрылых, другие ликуют, обретя неожиданную свободу, и уже наметились кое-какие межконфессионные разногласия, которые рано или поздно приведут к войнам… А сестры Ордена святой Наан считают, что отречение Лабастьера Первого от трона — результат нашего бегства и твоего похищения…
— Как это связано?
— Никак, конечно. Но наш побег — самая крупная акция неповиновения со времен святой Наан, и трудно поверить, что это простое совпадение… А тебе к тому же приписываются многие чудесные качества…
— А ты сама что думаешь?
— У меня нет ни одной версии. Ни одной. Думаю, мы узнаем правду только от Лабастьера.
Вновь появилась Дипт-Дейен, что-то сказала Миам и исчезла.
— Она сообщила, что, по словам Лабастьера, из всех его многотысячных воплощений в живых осталось только тринадцать. Двенадцать из них уже приближаются на флаерах к месту нашей ожидаемой посадки, а тринадцатый находится в тайном месте с пультом дистанционного взрывателя. Лабастьер предупредил, что если мы будем вести себя по отношению к нему агрессивно, ваш звездолет будет все-таки уничтожен.
— А я-то как раз подумал, не грохнуть ли сразу и эту последнюю горстку Лабастьеров…
— И никогда не узнать, что произошло? Я бы ни за что не согласилась на это. Да и зачем? С его властью покончено.
— А еще важней — взрыватель на звездолете, — напомнил Грег.
Миам как-то странно на него посмотрела. И он со всей отчетливостью понял, что как раз этот довод особого значения для нее не имеет, что ей «бескрылые» нужны еще меньше, чем они были нужны императору Лабастьеру… Черт! Как бы она не наделала глупостей…
Но поговорить об этом они не успели. Шаттл мягко приземлился, и Грег вдруг подумал: «Интересно, эти глупые самки додумались хотя бы запасти для меня еды?»
Был уже светлый день. Двенадцать Лабастьеров ступили на борт корабля. У каждого из них на поясе болталось по плазмобою, но брать их в руки они не спешили, демонстрируя свое миролюбие.
Между одним из них и Дипт-Миам, которая выступила навстречу с бластером в руке, состоялся короткий диалог, но перевести его Грегу было некому.
После обмена несколькими фразами Миам спрятала оружие, и все бабочки — девять самок и двенадцать клонов бывшего императора — дружно принялись затаскивать в шаттл какие-то ящики и тюки. Между делом один из Лабастьеров поздоровался с Грегом, сказав:
— В который уже раз я славлю провидение за то, что ваш звездолет вернулся к Земле.
— Почему? — полюбопытствовал Грег, отметив, кстати, насколько все-таки английский Лабастьера лучше, чем у Миам, хотя он уже и привык к ее акценту.
— Скоро узнаешь, — ответил Лабастьер. — Я славлю, кстати, и собственную мудрость за то, что не уничтожил ваш звездолет, несмотря на то, что тот представлял моему миру явную угрозу. — Сказав это, экс-император включился в общую работу.
После этих слов Грег сообразил, что вряд ли они полетят куда-то, кроме «Звездного Странника», и, не теряя времени на расспросы, принялся помогать бабочкам. Выглядело это так: он высовывал наружу руку, двумя пальчиками захватывал с грузового флаера ящики и расставлял их внутри, вдоль стен единственного ангара, в котором помещался сам. Почти сразу из действующих лиц бабочки превратились в зрителей, так как Грег делал все настолько быстро, что тем просто не стоило мешаться. Под конец один из Лабастьеров отогнал флаер в чащу леса и вернулся на собственных крыльях.
Миам что-то бросила Лиит, и та двинулась в глубь корабля — туда, где, по всей видимости, находилась рубка… Но Грег поймал ее, обхватив пальцами за талию, и приподнял над полом. Та смешно замахала ногами и крыльями, а Грег обратился к Миам:
— Будь добра, объясни этому милому пилоту, что еще один такой же взлет — и бескрылый умрет. Я говорю это вполне серьезно.
Миам о чем-то быстро посовещалась с одним из Лабастьеров, затем что-то сказала Лиит, а потом наконец ответила Грегу:
— Отпусти ее. Она взлетит со всей возможной осторожностью. Наш возлюбленный муж Лабастьер Первый… — от удивления такой переменой Грег выпучил глаза, — …говорит, что несколько минут для задуманного им предприятия роли не играют.
Грег осторожно поставил Лиит на пол, та озорно на него глянула, чмокнула в только что державший ее палец и юркнула в коридор.
— И что же, если не секрет, за предприятие задумал твой возлюбленный муж? — спросил Грег, передразнивая Миам интонацией.
— К сожалению… — начала она, но ее перебил сам Лабастьер:
— У нас считается невежливым в присутствии кого-либо говорить о нем в третьем лице…
— У нас тоже, — признался Грег, — но я не знал, что и у вас…
— Я уже сказал Миам, что скоро все объясню, но только на борту вашего звездолета, — сказал Лабастьер. — Что же касается твоей иронии по поводу ее вежливого ко мне обращения, то должен сообщить тебе: Миам — прекрасная жена, и я всегда ценил ее красоту и ум. Но интересы своего народа она ставила превыше всего, и это тоже делает ей честь. Многих махаонов угнетало, что их император — маака, и я прекрасно сознавал это… Меня обвиняли и в прочих грехах и преступлениях. Я даже склонен согласиться со многим из того, что мне инкриминировали. Еще никому не удавалось править народами, не обагрив руки кровью… Но я отрекся от трона, и у нас с Миам нет более политических разногласий. Есть лишь любовь и взаимное уважение.