Изумрудный дождь
Шрифт:
— Я говорил, что люблю тебя? Николас спросил так тихо, что ей пришлось напрячь слух.
— Нет, — выдохнула она в ответ.
— Но ты знала.
— Да, думаю, что знала. — Поколебавшись, Элли все же спросила: — А ты?
— Что я?
— Ты знал, что я люблю тебя? — Иногда, — ответил он.
— А сейчас?
Продолжая смотреть на океан, он накрыл ладонью ее руку.
— Да. Я слышу это в твоем голосе. И душой чувствую, что это так. Меня поражает то, как я тебя чувствую. Я знаю, о чем ты думаешь. Поначалу я решил, что мне
Сказано просто и спокойно. Но повторит ли он эти слова, когда она скажет ему о себе? Ответа Элли не знала. И не пыталась его угадать. Ей захотелось кинуться ему в объятия, надеясь, что он никогда не узнает правды. Но этого сделать она не могла, потому что ей нужна уверенность в том, что его любовь, любовь, о которой она и мечтать не могла, ничто не сможет поколебать.
— Николас…-заговорила она.
— Куда делся Ники? — улыбнулся он. — Или еще проще — Дрейк?
— Мне надо кое-что сказать тебе, Николас. Он, вероятно, увидел выражение ее глаз, потому что сразу посерьезнел и посмотрел на Элли уже знакомым ей мрачным и требовательным взглядом. У нее перехватало дыхание.
— Я знаю, — сказал он. — Нам действительно надо поговорить.
Он снова повернулся лицом к океану. Солнце опустилось еще ниже, и вечернее небо пламенело теперь темно-алым цветом. Николас, опережая ее, заговорил первым, и уже готовые вырваться слова замерли у нее на губах.
— Я думал, что сумею забыть Гарри Дилларда, — спокойно сказал он. — Ради тебя, сказал я себе, я оставлю его там, в прошлом.
У Элли заныло сердце.
— Я честно пытался это сделать. Но не смог. Я не могу посвятить себя нам, пока не покончу с Гарри.
— Почему? — едва шевеля губами, спросила она.
— Почему? — повторил Николас. — Как бы ответить? Думаю, нужно сказать правду. Тогда ты, может быть, и поймешь. — Он пытливо посмотрел на нее. — Может быть, ты поймешь, почему мне нужен твой дом. Не 0'Ши, не мисс Ламберт, а именно твой. И только твой. Это единственное, чего мне не хватает, чтобы навсегда выбросить из своей жизни Гарри Дилларда.
Элли вдруг начал бить озноб. Ей захотелось убежать. Как можно дальше. И спрятаться, чтобы никто не нашел.
Но Николас ровным и исполненным внутренней боли голосом принялся рассказывать свою историю. Элли завороженно слушала. Слушала о двенадцатилетнем мальчике, увидевшем, как в дом вбежала плачущая мать. О том, как Гарри Диллард принес шарф. Как отец вернулся домой и, пылая гневом, заявил, что знает, кто предал его. О том, как Николас боялся за свою мать, как он был готов на все, лишь бы защитить ее. Потому что знал — отцовскую тайну раскрыла мать. Но тут отец бросил ему в лицо обвинение в предательстве. Не матери, а ему, Николасу.
У Элли голова пошла кругом. Как у его отца язык повернулся сказать такое?
— Не может быть, — выговорила она. — И что сказала твоя мать?
Молчание.
— Николас, что же сказала твоя мать?
Глава 20
— О, Николас.
И больше ни слова.
Николас потрясение уставился на мать.
— Мама, — пролепетал он.
— О, Николас, — повторила она, смотря на него совершенно безумными глазами, как загнанное животное, не знающее, куда бежать.
Отец разразился очередной гневной тирадой, но Николас едва слышал и понимал его слова. Он продолжал смотреть на мать.
Она всего лишь принесла его в жертву. Николас судорожно стиснул в кармане скомканный шарф. В каком-то дальнем уголке сознания шевелилась мысль, что достаточно лишь вынуть из кармана шарф и передать его отцу вместе со словами Гарри Дилларда. Но он промолчал.
Как он мог предать свою мать даже ради собственного спасения? В данном случае не играло роли то, что сама она именно так и поступила. Она была его матерью, вот и все.
Отец продолжал бушевать, а Николас стоял и слушал, молчанием подписывая себе приговор. Весь его жалкий житейский опыт, вот здесь, в прихожей их дома на Лафайет-плейс, ложился первым кирпичиком в основание его новой жизни.
На следующее утро Николас молча сидел за обеденным столом. Мириам отослали в детскую, отец, как всегда, занимал свое место во главе стола и ждал, когда мать спустится к завтраку. В доме стояла кричащая тишина. У отца для него больше не было слов — ни утешающих, ни обвиняющих. Прислуга, как никогда, старалась быть незаметной. Даже часы тикали как-то робко.
Тишина, От такой тишины может разорваться сердце.
А потом выстрел.
Всего один. Отозвавшийся эхом под высокими потолками.
Смерть вошла в дом и подвела неумолимую черту под их жизнью.
Глава 21
— Она покончила с собой.
Солнце уже коснулось нижним краем линии горизонта, и слова Николаса прозвучали как-то особенно горько.
— Свою тайну она забрала с собой в могилу. Она, как и я, никому ничего не рассказала.
— Боже мой, Ники, — прошептала Элли. — Как твоя мать могла сделать такое? Позволить обвинить тебя в предательстве, потом покончить с собой и оставить тебя одного выпутываться из всего этого!
Николас стоял и молча смотрел в пространство. Он подумал о записке, что она оставила ему перед смертью. «Прости меня». «За что простить тебя, мама?» — спросил он мысленно и закрыл глаза, борясь с захлестнувшими его чувствами. За то, что ты убила себя? Или за то, что предала меня?
— Потом я узнал, что Гарри Диллард сумел соблазнить ее, — взяв себя в руки, продолжил Николас. — Делал он это не спеша, последовательно и только ради того, чтобы добраться до моего отца.