Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)
Шрифт:
Девочка, очевидно, задумала это еще вечером, когда отец велел ей показать мне замок. Она меня, наверное, скоро выпустит. Единственное, что от меня требуется, это сохранять достоинство, не признаваться даже самой себе в том, что я начинаю впадать в тихую панику, и просто ждать, когда меня выпустят.
— Женевьева! — позвала я. — Откройте немедленно дверь!
Я знала, что мой голос не может быть услышан, — огромные каменные плиты над моей головой были слишком толстыми. Да и какой был бы тогда смысл в этих камерах забвения, если бы наверху можно было услышать
Как глупо, что я поверила ей. Ведь я сразу определила характер Женевьевы, когда впервые встретилась с ней, и тем не менее позволила обмануть себя. А вдруг это нечто большее, чем ее каприз? А вдруг она просто безнравственна или больна?
Я вдруг с ужасом спросила себя, а что будет, когда меня хватятся? Но когда хватятся? Не раньше обеда, который вечером на подносе должны принести мне в комнату, или если вдруг ко мне придут, чтобы передать приглашение к обеду со всей семьей. И тогда… все эти долгие часы я должна провести в этом отвратительном и ужасном месте?
Тут мне в голову пришла еще одна мысль. А что, если она пойдет ко мне в комнату, спрячет все мои вещи, и все подумают, что я уехала? Она может даже написать записку, объясняющую мой отъезд тем, что я не была довольна оказанным мне приемом и что меня больше не интересует перспектива работы над картинами.
Способна ли Женевьева на такой поступок? Возможно, да, ведь она дочь убийцы! Но правда ли это? Ведь я почти ничего не знала о той тайне, которая была связана с супругой графа, — все, что я знала об этом, было покрыто мраком. Но девочка вела себя очень странно, и теперь я была уверена в том, что она способна на все.
В первые минуты почти панического состояния я чуть-чуть поняла, что должны были испытывать жертвы, когда оказывались в этом ужасном месте. Падая, они, наверное, повреждали себе конечности. Я, по крайней мере, спустилась по лестнице и была жертвой шутки, а они — жертвами мести. А это совсем другое дело. Скоро дверь ловушки откроется и в проеме люка появится голова девочки. Я должна вести себя с ней очень холодно и жестко, но ни в коем случае не показывать виду, что меня охватила паника, и сохранять достоинство.
Я села на пол, прислонившись спиной к каменной стене, и уставилась на крышку люка. Потом я попыталась рассмотреть время на своих часах, приколотых к блузе. Мне это не удалось, но оно шло минута за минутой. Нет смысла утверждать, что я не испытывала страха. Само это место вселяло чувство ужасающей обреченности, — воздух был невероятно спертым, заставляя задыхаться. И я знала, что я, всегда так гордившаяся своей выдержкой и спокойствием, готова вот-вот впасть в настоящую панику.
Ну зачем я прибыла в этот замок? Было бы гораздо лучше, если бы я нашла себе вполне респектабельную должность гувернантки, на роль которой так хорошо подходила. Было бы гораздо лучше, если бы я отправилась к кузине отца Джейн. Ухаживала бы за ней, читала ей книги, выслушивала бы по сто раз в день ее постоянные напоминания о том, что являюсь всего лишь очень дальней родственницей.
Я хотела бы иметь возможность жить тихо и спокойно, без всяких волнений, независимо от того, как долго продолжалось бы такое существование. Как часто я говорила себе, что лучше умереть, чем вести рабскую жизнь, и думала, что вовсе не лукавлю. Теперь же я была готова променять свою независимость, свою преданную делу жизнь — все что угодно — на возможность остаться живой. Я никогда не могла бы себе представить, что такое возможно, но только до сего момента. Насколько же хорошо я знала себя? Не могло ли случиться так, что та защитная оболочка, за которой я пыталась спрятаться, помогала мне обманывать не только других, но и себя?
Я пыталась думать о чем угодно, лишь бы отвлечься от ужасных мыслей об этом жутком месте, в котором, как мне теперь казалось, подвергнутые мучениям и испытаниям рассудок и тела тех, кто здесь раньше страдал, оставили что-то после себя.
«Вы верите в привидения, мадемуазель? «Конечно нет, — при ярком дневном свете, когда находишься рядом с людьми, такими же, как я. А вот в темноте камеры забвения, в которую меня заманили и бросили одну, я была уже не так уверена.
— Женевьева! — позвала я. И нотки ужаса в моем голосе буквально ошеломили меня.
Я поднялась на ноги и принялась ходить взад и вперед. Снова и снова я звала Женевьеву, пока не охрипла, снова и снова ходила взад и вперед. Вдруг я поймала себя на том, что боязливо оглядываюсь через плечо. Мне стало казаться, что за мной кто-то наблюдает. Я стала пристально всматриваться в отверстие в стене, о котором Женевьева сказала, что это проход, но который, как я теперь знала, был простым углублением, нишей. Но мне казалось, что сейчас оттуда кто-то появится.
Я очень боялась, что вот-вот начну рыдать и кричать. Я пыталась взять себя в руки, вслух, громким голосом, убеждая себя в том, что найду отсюда выход, хотя прекрасно знала, что это невозможно. Я снова села на пол и закрыла лицо руками…
И вдруг я вздрогнула от страха. Послышался какой-то шум. Я машинально зажала рукой рот, чтобы подавить вопль ужаса. И до боли в глазах принялась вглядываться в темную нишу в стене.
— Мадемуазель! — послышался чей-то голос, и в подземелье стало немного светлее.
У меня вырвался вздох облегчения. Крышка люка открылась, и я увидела посеревшее от страха лицо Нуну.
— Мадемуазель, с вами все в порядке?
— Да! Да!.. — Я подбежала и встала прямо в центре камеры, задрав голову и глядя на Нуну.
— Я сейчас спущу лестницу, — сказала она. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она снова показалась в проеме люка с лестницей в руках. Я схватилась за край лестницы и быстро полезла наверх. Я так спешила выбраться оттуда, что едва не свалилась вниз.
Широко раскрытые от испуга глаза старой женщины внимательно и пытливо глядели мне прямо в лицо.
— Вот несносная девчонка! О, дорогая, я даже не знаю, что теперь с вами будет. Вы такая бледная и… растерянная.