Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)
Шрифт:
Папа сказал, что в следующий день моего рождения покажет мне свое самое большое сокровище. Мне исполнится восемь лет. Интересно, что бы это могло быть?..
Мне так хотелось бы, чтобы были еще дети, с которыми я могла бы играть. Мари сказала, что в том доме, где она раньше работала, было девять детей. Все эти братья и сестры, наверное, очень милы…
Мари испекла торт ко дню моего рождения. Я ходила на кухню и смотрела, как она его делает. Я думала, что сокровище, о котором говорил папа, это жемчуга и рубины, а оказалось всего лишь
Нуну стояла со мной рядом, немного наклонившись вперед.
— Все это довольно печально, — сказала я. — Этот ребенок был очень одиноким.
— Но хорошим. И это помогало ей жить. У нее был очень покладистый характер. Вы сами видите, не так ли? Она принимает вещи такими, какие они есть. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Думаю, да.
— Как видите, ничего такого, что могло бы заставить ее потом лишить себя жизни. Ничего истеричного. И Женевьева очень похожа на нее… по своей сути.
Я молча пила свой кофе, испытывая к старой женщине все большее и большее расположение из-за ее глубокой преданности матери и дочери. Мне казалось, что Нуну пытается завоевать меня, привлечь на свою сторону. В таком случае я должна была быть с ней предельно откровенна.
— Думаю, что обязана сказать вам, — произнесла я, — что в самый первый день моего пребывания здесь Женевьева водила меня на могилу матери.
— Она часто туда ходит, — поспешила вставить Нуну, и я видела промелькнувший в ее глазах страх.
— Но она сделала это очень своеобразно: сказала, что ведет меня повидаться с мамой… И я думала, что увижу перед собой живую женщину.
Нуну кивнула, пряча от меня глаза.
— Потом Женевьева сказала, что отец убил ее мать.
Старушка вся сжалась от страха и снова накрыла своими ладонями мои руки.
— Ну, вы же понимаете, правда? Этот шок, который она испытала, найдя свою мать мертвой… собственную мать. А потом еще слухи, сплетни. Ведь это так естественно, разве нет?
— Я бы не сказала, что это естественно, когда ребенок обвиняет собственного отца в убийстве своей матери.
— Но это шок… — снова повторила Нуну. — Она так нуждается в помощи, мадемуазель. Вы только подумайте об этом доме. Смерть… шепот и слухи в замке… шепот и слухи по всей округе. Я знаю, что вы все понимаете. И я знаю, что вы хотели бы сделать все, что в ваших силах.
Ее руки сжали мой локоть. Губы двигались, как будто хотели сказать что-то, но она никак не могла решиться. Нуну казалась очень испуганной и взглядом молила меня, только что перенесшую такие волнения от рук ее подопечной, о помощи.
— Конечно, я понимаю, какой это был для нее шок, — осторожно начала я. — С ней надо обращаться с большой заботой и вниманием, но ее отец этого, видимо, не понимает.
Лицо Нуну исказилось гримасой боли и отчаяния. Она его ненавидит, подумала я. Ненавидит за то, что он делает со своей дочерью… и за то, что сделал со своей женой.
— Но мы-то это понимаем, — прошептала Нуну.
Я была очень тронута ее словами и, накрыв своими ладонями ее руки, крепко сжала их. Этим самым мы как бы заключили между собой союз. Ее лицо просветлело, и она сказала:
— Кофе совсем остыл. Я приготовлю новый.
Тут я почувствовала, что здесь, в этой маленькой комнате, я вошла в жизнь замка Гайяр.
4
Я сказала себе, что не мое дело решать, является ли хозяин дома убийцей или нет. Мое дело — оценить состояние картин и выяснить, какие методы реставрации могли бы дать наилучшие результаты. В течение нескольких недель я полностью отдавалась работе.
В замок прибыли гости, а это означало, что меня больше не будут приглашать обедать с семьей. Не могу сказать, что меня это огорчило, ибо гораздо большее беспокойство вызывало отношение графа. Похоже, он надеялся на то, что у меня ничего не получится. Я боялась, как бы он не подорвал мою уверенность в собственных силах. Когда занимаешься таким тонким и деликатным делом, как реставрация памятников искусства, совершенно необходимо верить в полный успех.
После того как граф в прошлый раз оставил меня в галерее, прошло несколько дней. И вот однажды утром он снова пришел как раз в тот момент, когда я работала.
— О, дорогая мадемуазель Лоусон! — воскликнул он, взглянув на стоявшую передо мной картину. — Что вы делаете?
Картина, над которой я работала, очень хорошо поддавалась реставрации, и я почувствовала, как вспыхнули мои щеки. Я уже собралась гневно отреагировать на его слова, как он вдруг произнес:
— Вы собираетесь восстанавливать те самые краски, которые снова напомнят нам о злополучных изумрудах?
Он улыбнулся при моем вздохе облегчения, который вырвался у меня, когда стало ясно, что граф вовсе не собирается критиковать мою работу.
Чтобы скрыть замешательство, я сердито буркнула:
— Так вы, значит, начинаете склоняться к мнению, что женщина тоже кое на что способна?
— Я всегда подозревал, что у вас большие способности. Кто, кроме женщины с таким характером и такой решимостью, рискнул бы приехать сюда, преисполненный желания защитить — хотя для этого нет никаких оснований — то, что называют слабым полом?
— Мое единственное желание — сделать хорошо свою работу.
— Если бы женщины в прошлом имели такой же здравый смысл, как вы, смею вас уверить, людям удалось бы избежать массы сложностей и несчастий!
— Надеюсь, что мне удастся помочь вам избежать некоторых проблем, поскольку, если бы эти картины оставались в таком же заброшенном виде и дальше…
— Я в этом уверен. Вот почему решил пригласить сюда вашего отца. К несчастью, он не смог приехать, но вместо него приехала дочь. Как нам повезло!