Изумруды к свадьбе (Властелин замка, Влюбленный граф)
Шрифт:
Однажды утром ко мне в галерею заглянул Филипп, который выглядел бледной тенью своего кузена. Я все больше и больше поражалась слабости, изнеженности, даже какой-то женственности молодого человека. Но его улыбка была такой дружеской, когда он спросил меня, как идут дела.
— Вы просто мастер! — воскликнул Филипп.
— Помимо мастерства не менее важно и старание.
— И специальные знания. — Он стоял перед картиной, которой я как раз занималась. — Глядя на нее, так и хочется
— Но это уже искусство художника, а не реставратора.
Филипп продолжал внимательно разглядывать портрет. И я в очередной раз почувствовала его глубокую любовь к замку и всему, что с ним связано. Наверное, я тоже испытывала бы такие же чувства, будь я членом этой семьи.
Неожиданно повернувшись и заметив, что я внимательно смотрю на него, он немного смутился, и похоже было, что раздумывает над тем, стоит ли ему высказать вслух то, о чем он сейчас думал.
Наконец Филипп решился:
— Мадемуазель Лоусон, вы здесь счастливы?
— Счастлива? Я очень удовлетворена работой.
— Работой, да. Я знаю, как вы относитесь к ней. Но… — И он сделал неопределенный жест рукой. — Атмосфера в замке… в семье. — Я удивленно взглянула на него, а он продолжал: — Вот, например, то неприятное происшествие с платьем.
— О, это уже давно забыто. — Интересно, удалось ли мне скрыть свое удовольствие при одном только воспоминании о платье из бархата, преподнесенном мне графом взамен старого, изрезанного Женевьевой.
— В семье, подобно нашей… — Филипп внезапно замолчал, словно не зная, как закончить мысль. — Если вы находите пребывание здесь нестерпимым… — торопливо продолжал он, — если бы вы хотели уехать…
— Уехать?!
— Я имею в виду, если вам станет невмоготу. Ведь мой кузен может… э-э-э…
Филипп не договорил, но я знала, о чем он сейчас думал — о том же, о чем и я, — о зеленом бархатном платье и самом факте, что это платье подарил мне граф. Он видел в этом нечто значительное. Но совершенно очевидно, что обсуждать эту тему побаивался. Боже, как же он страшился своего кузена!.. Филипп вдруг улыбнулся:
— У моего друга есть прекрасная коллекция картин, и некоторые из них тоже нуждаются в реставрации. Я уверен, что он мог бы занять вас работой на долгое время.
— Но я закончу здесь еще очень нескоро.
— Мой друг, господин де ла Монель, хотел бы отреставрировать картины немедленно. Так что, если вам не очень счастливо живется в нашем замке… или если бы вам захотелось уехать отсюда…
— Но я не собираюсь оставлять работу в замке.
Филипп встревоженно посмотрел на меня, явно побаиваясь, не сказал ли чего-нибудь лишнего. Это всего лишь предложение.
— Очень любезно с вашей стороны, что вы так заботитесь обо мне.
Его улыбка была очаровательна.
— Я чувствую за собой вину. Ведь в день нашей первой встречи мог отослать вас обратно.
— Но не отослали. И я ценю это.
— Возможно, это было бы лучше.
— О нет! Здесь так интересно работать!
— Да, но это далеко не самое приветливое место на свете, а если принять во внимание, что здесь случилось… Жена моего кузена, как вы знаете, умерла при довольно загадочных обстоятельствах.
— Я слышала об этом.
— Мой кузен может быть довольно жестоким, когда добивается того, чего хочет. Мне не следовало говорить о нем подобные слова. Ведь он так добр ко мне. Я теперь живу здесь… и благодаря ему… это теперь мой дом. И лишь чувство ответственности, которое я испытываю по отношению к вам, заставляет меня спросить вас: не нужна ли вам моя помощь, мадемуазель Лоусон. Надеюсь, что вы ничего не скажете кузену о нашем разговоре.
— Я понимаю. Конечно, не скажу.
— Но имейте, пожалуйста, в виду… если мой кузен… если вы почувствуете, что вам необходимо уехать, обратитесь ко мне.
Затем Филипп подошел к одной из картин и стал расспрашивать о ней. Но мне казалось, что он совершенно не слушает моих ответов.
Когда я взглянула в его глаза, то заметила в них выражение застенчивости, неуверенности и… теплоты. Он действительно беспокоился за меня, и я поняла, что он искренне предостерегает меня в отношении графа.
Итак, у меня в замке был добрый друг.
Приближалось Рождество. Мы с Женевьевой каждый день совершали прогулки верхом, и она делала быстрые успехи в английском языке. Я рассказывала ей о том, как празднуют Рождество в Англии, как украшаем дома листьями падуба и омелы, как каждый должен принять участие в приготовлении рождественских пудингов, и о многих других особенностях этой церемонии.
— В те времена еще была жива моя бабушка, — сказала я. — Мать моей мамы. Она была француженка, и ей приходилось осваивать наши традиции и обычаи. Но она привыкла к ним быстро и очень их полюбила.
— Расскажите мне что-нибудь еще, мадемуазель, — попросила Женевьева.
Тогда я рассказала о том, как взбиралась на высокий стул рядом с мамой и помогала ей вытаскивать косточки из изюма и очищать миндаль для рождественского пудинга.
— Я пыталась съесть их при первой же возможности.
Это развеселило Женевьеву.
— О, мадемуазель, неужели вы когда-нибудь были маленькой девочкой!
Еще я рассказала, как любила просыпаться в рождественское утро, потому что меня ожидал чулок с подарками.