Оставив Лунчжуашань позади, мы поплыли к рифу-«пагоде» Баотацзяо. Это отдельно стоящий в море рифовый камень высотой с шести-семиэтажное здание, который по форме напоминает пагоду. Море выточило в нем поперечные канавки. Аккуратную конструкцию из каменных слоев будто сложили руки человека. Основание «пагоды» сильно заужено. Издалека кажется, что тонкая ножка переломится при первом же порыве ветра, но вблизи основание оказывается очень прочным. Этот шедевр появился в результате противостояния воды и камня. Я смотрел на него и восхищался силой природы. Большинство творений, созданных водой из камня,
которые я видел на материке, были в карстовых пещерах. Капли падают на камни, содержащийся в воде карбонат кальция застывает на них – так растут сталактиты со скоростью около 0,1 миллиметра в год. Пещеры постепенно заполняются каменными ростками, деревьями и даже башнями. Сегодня я увидел, как вода может использовать свое гибкое и мягкое тело в качестве напильника и ножа. День за днем, ночь за ночью она без устали трудилась над этой каменной скалой. Влага вытачивала рельеф, разделяла слои, гравировала узоры. Финальным штрихом она обточила основание «пагоды» больше, чем нужно, – это придало скале рискованности. Затем появилась верхушка для большей высоты. У подножия «пагоды» вода расчистила площадку, и теперь на нее могли высадиться те, кому посчастливится переплыть море. На этом работа не завершилась. Море стало тщательно создавать фон для своей «пагоды». На расстоянии в сотню с лишним метров тянулась горная впадина, соединяя скалы и укрываясь ими с обеих сторон. Между рифом-«пагодой» и скалой были разбросаны причудливые камни. Я прислонился к одному, с поперечным разломом, и сделал снимок на память. Муаровые узоры испещрили камни. Повсюду струились потоки воды. Ветер поднимал волны и плутал меж скал и ущелий, невыразимый, как путаные мысли. Один валун лежал под углом, и казалось, будто это сушится отрез только что выстиранного узелкового батика. На его красно-розовой нижней части проступали неясные извилистые линии. Они напоминали тонкие ветки ивы в лучах весеннего солнца. Между ними виднелись вкрапления черного: оттенки у них были теплыми, а линии – мягкими. «Снова ласточек крик, мы в разлуке еще один год» [84] . Ни одному художнику не под силу создать такую красоту. Море пишет свои картины совсем по-другому. Человек сначала делает набросок, потом слой за слоем добавляет краски. Море в момент, когда рушится небо и трескается земля, выплавляет на каменных заготовках точки, линии и цвета. Затем оно приправляет их солью волн, шлифует ветром и омывает, пока картина не будет готова. На самом деле работа над созерцаемой нами картиной продолжается. «Мона Лиза» провисит в Лувре веками и останется без изменений. На море через десятки и сотни лет уже не будет того, что мы видим сейчас. Камеры для высокоскоростной съемки способны фиксировать даже молниеносные движения спортсменов на соревнованиях. Может, в будущем изобретут камеру и для сверхмедленной съемки, тогда станет возможно запечатлеть процесс формирования таких пейзажей. Подобный фильм можно будет показывать в школах искусств на уроках совершенного «природного искусства».
84
Цитата Чжоу Эньлая (1898–1976), известного государственного деятеля и первого главы Госсовета КНР.
После
полудня мы приплыли в Цзючжанъя. Это часть морского побережья на острове Бэйчаншань. Название места переводится как «Утес в девять чжанов [85] », но на самом деле оно тянется больше чем на сотню чжанов. Спускаясь со скалы, ощущаешь энергию, с которой море и горы соединяются, складываются, как кусочки головоломки, и борются друг с другом. Мы прошли к берегу по южному склону и сделали полный круг, держась подножия горы. Справа море сливалось с небом. Волны поднимались в человеческий рост и мчались, как быстроногие скакуны по широкой степи. Они перекатывались, фыркали и ударяли где-то совсем близко. Слева высились холодные каменные стены. Они перемежались частоколом, заходили одна за другую, как клыки в волчьей пасти, и исключали любую возможность отступления. Волны, похоже, вознамерились расплющить нас о твердь скал. Мы искали путь среди узких расщелин. То, что находилось у нас под ногами, было сложно назвать дорогой – мы шли среди беспорядочно разбросанных каменных плит и высеченных в скале ступеней. Нам приходилось с большой осторожностью просчитывать каждый шаг. Опасность представляли и налетающие сбоку волны. Ликсон громко крикнул:
85
Чжан – китайская сажень; единица длины, равная 3,33 м.
– Считай до трех! Раз, два, три! После третьей волны будет затишье, и тогда быстро проходим!
Мы сгибались в три погибели и двигались перебежками, как по линии вражеского огня. Иногда волны все-таки настигали нас и обдавали с головы до ног соленым душем. Как же хорошо после этого было добраться наконец до подножия и, задрав голову, ловить ртом падающую с неба сладкую росу. Оказывается, с вершины Цзючжанъя непрерывно капает вода. Она сладка ровно настолько, насколько горька морская влага. Она просачивается сквозь щели между камнями и летит жемчужинами с порванной нити бус. Капли преломляют лучи солнечного света и сверкают чудесными красками. Мы выискивали глазами наверху эти разноцветные кометы и ловили их ртом, смакуя. Глядя на утес снизу вверх, я остро ощутил величие этих гор. Они высились в синеве неба, задевали верхушками облака, упирались подножием в море, тянулись бесконечными изгибами, являли диковинные виды. На горах лежало немало огромных валунов. Они держались на волоске, словно покосившееся аварийное здание. Внизу рифовые камни были разбросаны по побережью, как отступающие солдаты разбитого войска. Посередине гору опоясывала полоса розоватой породы шириной в несколько метров. Она извивалась, повторяла изгибы горного рельефа, будто ветер трепал полоску, выпавшую из радуги и зацепившуюся за эти скалы. За спиной с шумом бились о берег волны, под ногами катился их прерывистый рокот. Чем мощнее скала, тем она опаснее. Я повернулся и вдохнул воздух, в котором перемешались горные и морские запахи. Насколько этот мир наполнен жизнью! На миг я растворился в нем и почувствовал себя наполовину божеством, наполовину человеком.