К черту моральные принципы
Шрифт:
— Нет, брат, — засмеялся папа. — Сестра, но не родная. Так что вырастешь — можешь жениться.
— А что, — задумчиво протянул Степа, оглядывая Любку, — и женюсь!
Любку от этих слов бросило в жар. Пробормотав что-то, она пулей вылетела из комнаты, прижимая ладони к щекам и глупо улыбаясь. Вдогонку ей неслось добродушное:
— Совсем задурил голову девке.
Степа приезжал еще три года каждое лето.
В последний год он вытянулся, раздался в плечах и как-то резко повзрослел, обогнав сверстников. Любка была еще худая, голенастая — руки в цыпках, коленки в царапинах, — а на Степу уже заглядывались семнадцатилетние девки. Он вдруг резко отдалился от Любы: она осталась в голопятом детстве,
А на следующий год Степа не приехал. Он готовился к экзаменам, посещал какие-то курсы. Отец сам ездил к нему на две недели и Любку, несмотря на все уговоры, брать с собой отказался. Мать ходила белая от ярости, а когда он вернулся, закатила невиданный скандал. Люба тихо считала оставшиеся годы учебы. Она уже твердо решила, что поедет учиться в таинственную и грозную Москву и найдет там Степу.
* * *
Исполнить данное себе обещание и снова увидеть Степу Люба смогла только через два года, когда впервые, в одиночку преодолев четыреста километров, ступила на перрон Ярославского вокзала. Москва оказалась огромной и невозможно шумной, переполненной людьми, домами, транспортом, запахами. Любка чувствовала себя в ней ничтожной песчинкой, капелькой в кипящем водовороте. Казалось, стоит на секунду отклониться от заученного маршрута —и незримые потоки играючи подхватят и увлекут ее в это бушующее человеческое море, чтобы оставить посреди лабиринта серых многоэтажек какого-нибудь спального района.
Проводника у Любы не было. Степа сдавал сессию, его мама работала. Любка зубрила наизусть толстый разноцветный атлас, дорогу от квартиры на юго-западе к институту и обратно она могла найти с закрытыми глазами.
Экзамены в строительный на бюджетное отделение она сдала как-то совсем легко. То ли и вправду повезло, как предположил Степа, то ли не зря отец почти каждый вечер сидел с ней, терпеливо объясняя основы матанализа.
Потекла стремительная, нелегкая, но веселая студенческая жизнь. Вечерние посиделки в общежитии, лекции, конспекты, вечное безденежье и попытка заработать хоть как-то. Новые лица, новые друзья, правила. Любка легко влилась в этот мутный студенческий поток, почти мгновенно стала своей среди общажных обшарпанных комнат и в гулких аудиториях. Трудолюбивая, с легким характером, доброжелательная — она легко находила общий язык и с однокурсниками, и с преподавателями. Училась на четверки. Могла бы и лучше, но много времени отнимала работа. А выходные были заняты Степой.
В гости к Крайновым Люба всегда приезжала с гостинцами: скромный тортик в дни безденежья и целые сумки всякой снеди сразу после зарплаты. Иначе не могла, было стыдно. Стыдно, что навязывается, что каждые выходные напрашивается. А не напрашиваться сил не было. Встать перед старенькой, обитой дерматином дверью, нажать заветный звонок. Дверь откроет тетя Варя, ахнет, всплеснет руками, обнимет — она маленькая совсем, ниже Любки. Потом потащит ее на кухню, попутно выговаривая за лишние траты. Тетя Варя всегда была ей рада, это Любка знала.
А вот Степа не всегда. Нет, он с радостью присоединялся к застолью и поглощал принесенные Любой деликатесы. Особенно любил семгу, Любка всегда старалась купить ее хоть немножко — Степу побаловать. Однако вводить Любу в свою компанию Степа не спешил. Покровительственно чмокал девушку в щечку, благодарил и исчезал сразу после обеда. Любка глотала обиду и ждала, ждала. Было стыдно, неловко, хоть тетя Варя и не гнала ее никогда, а наоборот: то развлекала разговором, то учила работать за компьютером.
Иной раз до вечера приходилось сидеть в томительном ожидании, а Степы все не было, и Любка ехала тоскливыми зимними вечерами в общагу на метро, глотая слезы. В другие дни солнце улыбалось, а Степа никуда не спешил. Тогда они болтали на кухне до вечера или садились смотреть кино. Любка сидела с пылающими щеками, глядя больше не на экран, а на Степу. На ласковые серые глаза, непокорные темные вихры, растянутый на рукавах свитер.
Степа был личным Любкиным сокровищем, ее тайной. Тайной, которую не стоило знать ни легкомысленным однокурсникам, ни подружкам из общаги. Она интуитивно чувствовала, что эти странные отношения со сводным братом не найдут у них понимания. Девчонки меняли парней, влюблялись, ссорились, искали богатого мужа. Что они сказали бы ей? «Дура!» «Как можно такое терпеть!» «Да признайся ты ему уже или брось!» Нет, не надо им об этом знать. Это — только для нее.
Красавицей Люба не была. Высокая, костлявая, с крупными сильными руками и большими ступнями, грубоватыми чертами лица, всей прелести — только тяжелые русые косы, она уместней смотрелась бы в коровнике или на сенокосе, чем в аудиториях и библиотеках. Но все же было в ней что-то, что притягивало мужчин. Приглашений в кино, попить пиво, погулять, сделать совместный проект хватало. Она доброжелательно, но твердо отказывала до тех пор, пока не получила обидную славу «синего чулка». Но разве мог кто-либо из этих ухажеров сравниться со Степой? А тратить свою жизнь на что-то мимолетное, ненастоящее не хотелось.
А у Степы была девушка. Люба ее даже видела пару раз и с трудом удержалась, чтобы не вцепиться в лицо. Ухоженная, прилизанная, на голову ниже Любки, хорошо одетая, самоуверенная. К ней и к своим друзьям он уходил по выходным, в недоступный Любке особенный мир, и от нее он возвращался, пропахший духами, слегка пьяный, счастливый.
Так прошло пять лет. Степа пил, развлекался, прогуливал лекции, встречался с девушками, тусовался. Несколько раз чудом не вылетел из института, один раз даже пришлось оформлять академку. Люба всегда была рядом, готовая помочь, поддержать, ободрить. Как-то так сложилось, что именно к ней, а не к своим друзьям он обращался, когда случались проблемы. Любка была счастлива помочь. Именно у нее он занимал денег. И когда за прогулы Степе грозило отчисление, именно она смогла достать нужные справки. И когда его бросила та самая, первая девушка — тварь никчемная, не стоящая его волоска, именно Любка напилась со Степой, напилась впервые в жизни и утешала его, плачущего пьяными слезами. И когда никто другой не мог и не хотел с ним ехать в Санкт-Петербург, она плюнула на практику и поехала. Да, потом пришлось попотеть, объясняя свои прогулы, но пять дней рядом со Степой стоили того.
Возвращаться в родной городок после окончания института Люба не собиралась: работы по специальности там не было, а чужая шумная Москва за пять лет стала почти родной и понятной. Сняла квартиру. Страшненькую, однокомнатную, расположенную на задворках задрипанного спального района, зато целиком свою. Поначалу было тяжело, невысокая зарплата начинающего сметчика почти целиком уходила на оплату жилья и еду. Степа бывал у нее в гостях, даже ночевал, шумно восхищаясь одиноким Любкиным бытом.
— Ну ты сильна, старушка! Сама себе хозяйка, — с завистью тянул он. — Ничего, я вот раскручусь, тоже отъеду.
— Зачем? — недоумевала Любка. — У тебя же есть дом.
— Ну скажешь тоже, — фыркнул Степа. — Разве можно уважать мужчину, который живет с мамой? Фи!
— А что же тетя Варя? Не против?
— А куда она денется? Это жизнь, старушка. Нельзя до старости у мамы под крылышком сидеть.
Но «раскрутка» у Степы не ладилась. Безукоризненные схемы быстрого обогащения давали сбои, принося лишь убытки. Морение тараканов, изготовление визиток, веб-студия, мини-пекарня — Степа много чего перепробовал, пока не признал тот печальный факт, что таланта к ведению бизнеса у него нет.