К дальним берегам
Шрифт:
Он стал задумчивым.
– Вне всякого сомнения, после этого мрачного преступления все жители Филадельфии дважды подумают, прежде чем станут предлагать свои дома, или услуги, или явки для шпионов повстанцев. К тому же, – его голос стал насмешливым, – если такой человек, как Александр Бурк, может быть убит, то насколько большая опасность подстерегает олухов?
Ее глаза сверкали от бешенства.
– Вы омерзительны! – набросилась она на него. – И если вы думаете, что я хоть пальцем пошевельну, чтобы помочь вам, то вы глубоко ошибаетесь!
За окном раздался удар грома, после него наступила напряженная тишина. Ветер со стоном раскачивал деревья, капли дождя барабанили в зашторенное окно. Но внутри атмосфера казалась не менее наэлектризованной и взрывоопасной.
Гренгер взял в руки лист бумаги и перо.
– А теперь вы напишете это письмо, – произнес он спокойно.
Вместо ответа пальцы Элизабет еще сильнее сжали стакан с вином, и вдруг одним решительным движением она вскочила со стула и выплеснула остатки вина в его лицо. Затем бросилась к двери, распахнула ее настежь и поняла – все пути к бегству отрезаны. За дверью стоял смуглый человек, которого она видела сегодня на дороге. Она вскрикнула и попыталась проскользнуть мимо него, но он с легкостью сгреб ее в охапку и впихнул обратно в кабинет. После этого скрутил ей руку за спиной, схватил за горло и принялся душить. Задыхаясь и хрипя, Элизабет боролась, пытаясь освободиться, но все было напрасно: железные клещи не под силу было разжать. Все, что она могла сделать, это устоять, пытаясь тем самым успокоить боль в вывернутой руке.
Гренгер подошел к двери и хладнокровно закрыл ее изнутри, в то время как смуглый человек выпихнул Элизабет на середину комнаты и, по-видимому, стал ждать дальнейших приказаний.
– Как я вам уже говорил, Элизабет, вы будете с нами сотрудничать, – промурлыкал Джоффри лениво, подошел к графину и налил себе еще один стакан вина. Затем начал пить стоя, глядя на нее.
– Пожалуйста, позвольте уйти, – умоляла она, едва в состоянии выдохнуть слова. Боль накатывалась на нее сокрушительными волнами. – Прошу вас… остановите его.
– Ах, так ты согласна?
– Будьте вы прокляты, нет! – Каким-то образом она нашла в себе силы выдавить эти слова. – Я никогда не соглашусь.
По знаку Гренгера смуглый человек внезапно ослабил свои клещи вокруг горла и некоторое время что-то нашаривал в кармане. Но прежде чем Элизабет смогла среагировать, в его руке сверкнула сталь. Нож. Элизабет невольно вздрогнула и почувствовала, как у нее подгибаются колени.
Он не сделает этого. Это невозможно! Почти теряя сознание, Элизабет подумала, что это кошмар, от которого она должна вот-вот пробудиться. Однако все говорило о том, что это вовсе не кошмар. Это реальность. Опасность, близкая и страшная, угрожала ей теперь – угрожала ей и ее малышу. Ребенку Алекса. Путаясь в пелене слез и боли, ее разум искал ответа. Она должна защитить не только себя и Алекса в этой ситуации. Нужно думать о ребенке, которого можно было потерять в любой момент из-за страданий, боли и истязаний, которым она подвергается. Этот новый страх был сильнее, чем все предыдущие, сильнее, чем нож, и Элизабет поняла, что они сейчас с ней сделают. С трудом, как будто издалека, она услышала голос Гренгера, мягкий и бесстрастный, который говорил:
– … если необходимо, хотя так неприятно уродовать столь прекрасные черты. Но вы можете еще спасти себя от этой неприятности.
– …хорошо… – Это был шепот, стон, едва слышный. Но Гренгер, наверное, его услышал, потому что поднял руку, и ее истязатель убрал свои руки весьма поспешно, а затем ухмыляясь спрятал нож.
Написать проклятое письмо и подписать его не заняло много времени, хотя перо при этом дрожало в ее руке. Когда все было кончено, Элизабет горько зарыдала.
– Хорошо сделано, – весело ободрил ее Гренгер, помахивая письмом в воздухе. Выглядела Элизабет очень плохо: спутанные, всклокоченные волосы, измятое голубое платье, разорванное на плече. Гренгер покачал головой.
– Теперь вам совершенно не о чем беспокоиться, Элизабет. Вы находитесь в полной безопасности.
Она не ответила, все еще продолжая рыдать.
– Роллинс отвезет вас в гостиницу «Золотая лошадь». Там вас будет ждать кое-кто, кого вы, вероятно, хорошо помните и кто прямо-таки горит желанием увидеть вас снова. Между прочим, он намеревается подержать вас при себе некоторое время – во всяком случае до тех пор, пока будет чувствовать к вам привязанность, так что не бойтесь, ваша жизнь в безопасности.
Элизабет посмотрела на него сквозь слезы.
– Боже мой, о чем вы говорите? Кто это?..
– Всему свое время. Роллинс…
Смуглый человек снова приблизился к ней вплотную, и Элизабет съежилась на своему стуле, но на этот раз он просто засмеялся и схватил ее запястья.
– Прошу простить за столь маленькое неудобство, но, поверьте мне, это совершенно необходимо. Вы не должны быть узнаны по дороге в гостиницу и уж тем более когда будете в нее входить. – Пока Гренгер говорил, Элизабет наконец поняла, что происходит. Роллинс связывал ее.
– Ах, нет… прошу вас… – протестовала она слабо, но Гренгер ее оборвал:
– Это необходимо. – Не имело смысла с ним спорить, таким безжалостным голосом это было произнесено.
Когда ее руки и ноги были связаны, Гренгер принес белый носовой платок и быстро сделал из него кляп. Затем Роллинс поднял ее на руки и вынес из кабинета.
Пока ее несли, Элизабет с ужасом смотрела вокруг. Они проходили мимо множества слуг, которые казались слепыми и глухими и не обращали ни малейшего внимания на ее отчаянное положение. Все были замешаны в этом злодействе, абсолютно все. Свою ненависть она могла выразить только глазами и мысленно желала им смерти. Роллинс вынес ее через скрипучую дверь на кухню, а затем и на улицу, где все еще бушевала буря. Дождь лил как из ведра. Элизабет погрузили на старенькую повозку. В нее были впряжены не менее старые тощие клячи, стоявшие под дождем с понурыми головами. Подойдя к повозке, Роллинс вытащил оттуда большой грязный мешок наподобие тех, в которых носят картошку. Последнее, что видела Элизабет, это был Джоффри Гренгер. Он стоял в дверях и махал им рукой. Затем ей на голову набросили мешок, и она оказалась в полной темноте.
Элизабет услышала, как Роллинс сел на место кучера и стал понукать лошадей. Повозка двинулась вперед, подскакивая на размокшей, ухабистой дороге.
– Господи, помоги мне и моему ребенку, – молилась Элизабет. Ей казалось, что она задыхается в мешке, воздух был сырой и удушливый. Элизабет ощущала одновременно тепло и уют укутывающего ее мешка и холодную сырость от промочившего ее до нитки дождя. Связанная и с заткнутым ртом, неспособная двинуться или говорить, она чувствовала, как ее покрытое синяками тело болезненно ныло, пока повозка шатко двигалась по вымощенной камнями мостовой.
Ее везли в гостиницу «Золотая лошадь» – как она знала, место встречи матросов, путешественников и купцов. Смутно Элизабет пыталась вообразить себе, что это за человек, упоминавшийся Гренгером, тот, который собирается «подержать ее у себя». Ее мучил страх за себя и за жизнь своего ребенка, но в то же время сердце переполнял и другой страх.
Алекс! Ему грозила ужасная, неминуемая, смертельная опасность. И хуже всего в этом то, что он умрет, веря, что она предала его. По ее щекам текли горячие слезы. Если бы только она могла избавить его от этой ужасной боли – гораздо худшей, чем Гренгер мог бы придумать. Боль измены.