К морю Хвалисскому

Токарева Оксана

Собравшиеся удивленно переглянулись: обычай на этот случай не предусматривал никаких даров. Впрочем, великий Кеген, любопытный, как все старики или дети, рассудил, что не стоит еще больше обижать и без того разобиженного на весь свет гостя, и благосклонно кивнул.

Куря сделал знак слугам, и спустя короткое время они извлекли на свет Даждьбожий до боли знакомую новгородцам хазарскую саблю. Дары подобного размаха великому Кегену и его семье преподнесли только ханы Органа и Вышата Сытенич. По ценности с ним могла сравниться только песня, которую специально для юного сына степного владыки сложил Лютобор.

Вытащив из ножен редкий

клинок и проверив его исключительные качества, великий Кеген удовлетворенно улыбнулся:

– Да ты, оказывается, колдун! – повернулся он к Куре. – Или владеешь крылатым тулпаром. Дамаск отсюда в четырех месяцах пути, а мы с тобой все это время едва ли не каждую неделю виделись. Как же ты так быстро сумел обернуться?

– Не я ездил в Дамаск, – ответил хан Куря, – а те, кому ведомы сердца дорог. Они проходили через мои земли, и я попросил их уступить мне эту чудесную вещь.

– Как! – удивленно поднял брови Кеген. – Ты заплатил? Ты же обычно берешь все, что тебе понравилось, бесплатно под предлогом того, что соплеменники купцов обидели твоего кунака!

– А разве я говорил о купцах? – загадочно улыбнулся сын Церена. – Право слово, сердца дорог ведомы не только им.

И он с видимым удовольствием поведал о том, как его вежу посетили возвращавшиеся в свою землю хазарские послы, специально подчеркнув, что целью их визита являлся Хорезм и что Хорезмшах намеревается заключить с царем Иосифом военный союз.

Ханы Органа и Лютобор озабоченно переглянулись с боярином и его людьми. Ворон ворону глаз не выклюет. И кто только сказал, что печенег хазарину не брат? Интересно, почему только Куря приберег свой хазарский дар на потом, когда стало ясно, что ни о каком родстве с ханами Органа не может быть и речи?

Поначалу слова о союзе не произвели на премудрого Кегена ни малейшего впечатления:

– Эка невидаль! – всплеснул он руками, точно молодую жену, лаская саблю. – Хвалиссы всегда любили хазарское злато едва не больше бороды Магомета. Чай, все эль арсии царя Иосифа из тех краев будут!

Хан Куря приосанился, сделал значительное лицо и стал как родной брат похож на Булан бея, разве только глаза у него были поуже да кожа посмуглее:

– Что эль арсии! – изрек он, повысив голос. – Их-то всего одна тьма, а если царю Иосифу понравятся условия Хорезмшаха, то в случае нападения на границы каганата на помощь хазарам придут еще четыре тьмы, а то и все пять!

Он немного помолчал, наслаждаясь произведенным впечатлением, а затем вновь повернулся к Кегену:

– Вот я и решил, прежде, чем уезжать, подарить эту саблю твоему сыну. Пусть смолоду знает, за кем стоит сила, ибо я желаю тебе и твоему роду, великий, только добра!

* * *

Слова о шестидесятитысячном войске возымели на ханов действие едва ли не магического заклинания. Шестьдесят тысяч, как втайне поведал старшему брату и хану Кегену Лютобор, рассчитывал собрать вместе с печенежской тьмой для похода Святослав. Их вполне хватило бы, чтобы при помощи богов разбить хазарское ополчение, северных наемников и неустрашимых эль арсиев. Но если бы в земли каганата дополнительные силы прислал Хорезмшах, расклад получился бы совсем иной.

Первым отрекся от всех своих клятв и обещаний хан Бастей. Его поддержал Кулмей. А великий Кеген долго совещался с главами родов, а потом сказал, избегая смотреть в глаза, что не может пока дать окончательного ответа

и что надо бы поточнее узнать, что там за условие поставил Хорезмшах и что по этому поводу думают царь Иосиф и каган.

Ни Лютобор, ни его братья ни слова не сказали степному владыке. Но на обратном пути самообладание изменило великому Органа.

– Трусы проклятые! – воскликнул он, повернувшись к Лютобору. – Только под хазарской пятой им и пресмыкаться! Чего испугались? Тени ракитового куста, призрака пуганой вороны? Ведь с первого слова было ясно, что змея Куря врет и что никакого шестидесятитысячного войска не существует! С чего бы он тогда еще утром свою помощь предлагал! Что скажешь?

– Скажу, что плохи дела у хазар, – отозвался русс, – коли они подобными вещами хвастают! И условия хорезмшаха известны: в веру Магомета перейти. Если бы хазары этого хотели, то давно бы уже сделали. Ладно, – махнул он рукой, – я ожидал, что чем-нибудь пакостным закончится, уж больно все гладко начиналось! Если Кегена еще можно на нашу сторону перетянуть, придется идти в Итиль. В самом деле, стоит узнать, как ответит на предложение Хорезма царь Иосиф.

– Слишком опасно! – с тревогой в голосе проговорил Камчибек. – Тебя там могут признать!

– Двум смертям не бывать, а одной… сам знаешь, – криво усмехнулся Лютобор. – В Киев с неудачей мне все одно возврата нет, а мертвые, как говорит наш князь, сраму не имут!

– Как же все неудачно получилось! – Камчибек в досаде щелкнул плетью по узорчатому сапогу. – И главное, как невовремя!

– Куря сам напросился! – возразил ему Лютобор. – У Аяна просто не было выбора. Он правильно поступил, и я горжусь им. Он настоящий мужчина, наше негнущееся серебро!

На степь незаметно спустилась ночь. Выдалась она ясной и светлой. Молодой месяц, хотя недавно народился, но светил в полную силу, со всей серьезностью и ответственностью, не пытаясь отлынивать, и только слегка покраснев, от волнения. Так, юный певец, впервые допущенный в собрание мастеров, ведет свой голос, хоть и робея, но со всем возможным старанием. И потому, что он воодушевлен и польщен оказанным ему доверием, звук у него получается особенно звонким и чистым.

Окрашенная лунным светом степь вспоминала лучшие времена, когда распускались цветы, а травы были нежны и сочны. Повинуясь зову луны, серая полынь и пропыленный ковыль поднимали усталые головы, похожие на призрачных воинов, построенных для битвы.

Где-то на горизонте дыбились очертания каких-то сумрачных громад. То ли это стояли курганы, свидетели прошлых времен, грозные стражи, поставленные заботливой рукой, чтобы уберечь чью-то нетленную славу от мглы забвения. Или то клубились грозовые тучи, собравшиеся в кои-то веки осчастливить иссушенную степь благодатным дождем. Или это просто могучие круторогие туры, переждав жгучий зной в балке, вышли на пастбище и теперь дремали на ходу, неторопливо пережевывая жвачку.

По мере приближения человеческого жилья путникам стали попадаться костры пастухов. Один раз всадникам повстречался рыскавший в поисках какой-нибудь добычи, вроде отбившейся от стада овцы или неприбранной коршунами падали, волк. Сивогривый пытался перебежать отряду дорогу, но, услышав грозный храп могучих коней, учуяв запах людей, встретив грозный взгляд мерно трусящих чуть в стороне пардусов, увидев их ощеренные белыми клыками пасти, шарахнулся в сторону и скрылся в траве.