Шрифт:
В маленькой квартирке земского начальника было светло и уютно. Стрелка часов подходила к одиннадцати. В столовой мама приготовляла новогодний ужин, а в гости ной детвора занималась гаданьем. Сережа и Миша, под ростки лет 13, их сестра Вера и её подруга Катя, обе гимназистки IV-го класса, — это были старшие дети, Косте и Васе было 6 и 7 лет.
Шутки и смех не прекращались ни на минуту, в воздухе стоял легкий запах сгоревшей бумаги. Сначала на стене рассматривали причудливые
Потом топили воск, потом, наконец, пускали по воде, в глубокой тарелке, скорлупку грецкого ореха, вставив в нее маленький огарок восковой свечи. На бумажках, разложенных по краям тарелки, написана была «судьба» гадающих.
В уголке, за маленьким ломберным столиком, сидела сама няня и тоже гадала на картах. На нее никто не обращал внимания, и она тихонько вздыхала, охала и что-то про себя таинственно причитала.
Взрыв крика раздавался всякий раз среди детей, когда скорлупка подплывала к какому-нибудь слову: «богатство», «золотая медаль», «поездка на тройке», «елка»… Чего, чего только не было написано на этих бумажках!
Костя приходил в неистовый восторг, хлопал в ладоши.
— Кате золотая медаль!
— Вере богатство!
Кричали они с Васей, при чем Вася, как вьюн, вертелся на одной ноге.
— Не богатство вышло Верочке, а дорога, — сказала вдруг няня: — и вот счастье какое-то…
— Дорога? Какая дорога? Куда? — бросились дети к старушке: — Покажи, няня, где? Кому? — И толкая друг друга, заглядывали через плечо Ефимовны.
Верочка, высокая, худенькая девочка, на долю которой выпало столько предсказаний, меньше всех интересовалась своей судьбой.
— И отчего это папы так долго нет? — с тревогой спрашивала она няню. Но та не слыхала её и продолжала гадать.
— Вот на тройке поедем завтра кататься, вот тебе и дорога! — сказал Костя.
При его словах и Вера оживилась; она очень любила кататься на санках, на тройке; а тут предстояла такая веселая поездка к двоюродным сестрам верст за пять, за семь…
Вдруг все замолчали и повернулись к дверям.
— Тетя Маша!
В комнату вошла дама, уже пожилая, но свежая, бодрая, и произвела такой шум своим шелковым платьем, что дети невольно затихли.
— Ну что, гадаете? — заговорила она низким грудным голосом, поочередно целуясь со всеми — что вышло?
— Богатство? дорога? счастье? ну что ж? Давай Бог!.. здравствуй, Костя… здравствуй, Вася… А мама где? в столовой?
— В столовой… ужин приготовляет… там и тетя Оля… — хором отвечали дети.
— И тетя Оля? ну и отлично! и я туда же пойду. А папа?
— Папа еще не вернулся. Он все там что-то, с голодающими.
— Ох, уж этот голод! Второй год неурожай… ужас что такое! Вот базар или концерт в пользу бедняков надо устроить… Извольте-ка мне помогать в этом… сказала тетя Маша и весело посмотрела на детей.
— И я… и мы!.. — раздалось со всех сторон.
— Ну, ну, подумаем… играйте пока… я пойду.
И с прежним шумом тетя Маша пошла в столовую. Костя и Вася побежали за нею.
В передней раздался резкий звонок.
— Папа! — Вера побежала встречать отца.
Через несколько минут в комнату вошел высокий, плотный мужчина, с умным, но хмурым и усталым лицом.
Его любимица Вера приставала к нему с вопросами:
— Ну что? как, папочка? получили помощь? ответили на бумагу? разрешили сбор на голодающих? — Он что-то тихо говорил ей, потом слегка отстранил от себя и приветливо поздоровался с Катей.
— Ну что? — тоже в один голос спросили его Миша и Сережа.
— Да грустно, — отвечал отец, — помощь придет, конечно! Через месяц в наших руках будут большие суммы, но пока… — он пожал плечами: — ребята за 10 верст по морозу бегут буквально за куском хлеба. Завтра открываем бесплатную столовую еще на 30 человек, только вот дежурных мало.
— Дежурных? Каких? которые должны смотреть за порядком, раздавать хлеб? Я буду… — воскликнула Вера.
— Как же ты завтра-то? Новый год! — напомнила ей Катя.
— Ну так что же?
— А на тройке-то? Ведь мы же на завтра решили, или отложить до Крещения?
— Ну, это не выйдет: дядя Ваня 6-го января не может, — заметил Миша.
— Да для чего откладывать? — поспешила заявить Вера: — поезжайте без меня; я ведь даже и не особенно собиралась… — солгала она и стала просить отца: —Ты уж позволь, папочка, я останусь.
— Хорошо, моя девочка, отчего же не позволить? — улыбнулся отец.
— Дети! в столовую! Папа! скоро двенадцать пробьет! — раздался из столовой голос матери.
В столовой тоже говорили о неурожае, о голодающих, которые бедствуют уже с осени.
Но вот пробило двенадцать часов. Раздались поцелуи, приветствия, звон бокалов, смех взрослых, веселые возгласы детей и общие пожелания друг другу счастья:
— С новым годом! с новым счастьем!
А Вере было грустно. Ей представлялись исхудавшие бабы, угрюмые мужики, голодающие ребятишки, с бескровными лицами, острыми плечами, бегающие за 10 верст за куском хлеба, и больно сжималось её сердце, и так хотелось ей поделиться с голодными и этим ужином, тем, что она имеет…
В 2 часа ночи в домике земского начальника было уже темно. Все спали. Не спала только Вера. Долго молилась она прежде, чем лечь спать, и теперь, лежа в посте ли, думала серьезную думу:
«Дорога и счастье…» — вспомнилось ей гаданье.
«Пусть это будет дорога к бедным, к несчастным, и пусть их счастье будет её счастьем!» Её молитва и желание исполнились.
Прошло около 15-ти лет. Опять наступал Новый год. Вера встречала его теперь в сельской церкви, среди близкого и родного ей крестьянского люда.