К звёздам! (сборник)

Гаррисон Гарри

Это был последний барьер, последнее испытание. Они прошли его за три дня, без единой задержки. Только когда все поезда, включая самый последний, ушли глубоко в туннель, они остановились отдохнуть, а через несколько часов двинулись дальше. Этот туннель был самым длинным из всех, он пересекал весь горный хребет от подножия до подножия. Когда поезда снова вынырнули в солнечный свет, вокруг была пустыня; в свете прожекторов искрились песок и камни. Ян проверил температуру снаружи.

— Тридцать пять градусов! Прошли!.. Гизо, вызывай всех водителей. Остановимся на час. Можно открыть двери. Кто захочет выйти — можно. Только предупреди, чтобы к металлу не прикасались; он еще, наверно, не остыл.

Это

был праздник, восторг, освобождение… Во всех вагонах с треском распахнулись двери, и начался исход. Застучали по камню Дороги трапы; спускаясь, люди окликали друг друга… Тут, в пустыне, было жарко и мерзко — но после скученности в запертых вагонах это была свобода. И мужчины, и женщины — не говоря уж о детях — высыпали наружу и прогуливались взад-вперед при свете окон и фар. Несколько ребятишек помчались к краю Дороги, чтобы порыться в песке, — Яну пришлось распорядиться, чтобы их оттуда забрали. В голой пустыне не было опасностей, кроме буграчей, но он больше не мог допустить никакого риска. Он дал людям целый час. К концу этого срока большинство, устав и обливаясь потом, уже вернулось в прохладные вагоны. После ночного отдыха караван двинулся дальше.

Короткая осень халвмеркского лета была почти на исходе; и чем дальше продвигались они на юг, тем короче становились дни. Скоро солнце вообще перестанет появляться, и в южном полушарии начнется зима. Четыре земных года сумерек. Сельскохозяйственный сезон.

Когда вагоны понеслись по пустыне, пассажиры забыли о всех неудобствах и даже стали просить, чтобы остановки делали покороче. Скоро они будут дома, а значит, кончатся все их беды.

Из окна головного тягача Ян увидел столбы первым. Солнце садилось за горизонт, тени были длинные… Вот уже несколько дней вокруг расстилались все те же пески — и вдруг резкая перемена. Длинная шеренга заборных столбов промелькнула назад, отмечая границу растрескавшихся, иссохших полей. Потом появились окраинные фермы. Одна, другая… По всем поездам прокатилась волна ликования.

— Ну наконец-то, — сказал Отакар. — Доехали все-таки. А то я уже уставать начал.

Ян не поддержал его радости, даже не улыбнулся.

— Подожди, ты еще не так устанешь, пока все это кончится. Надо разгружать зерно и разбирать поезда.

— Мне-то ты можешь не напоминать. Но воркотни будет выше крыши, наслушаешься, вот увидишь.

— Пусть ворчат. Если у Вашей планеты вообще есть хоть какое-нибудь будущее — оно зависит от того, будет ли у нас зерно, когда придут корабли.

— Если, — поправила его Эльжбета.

— Да, конечно. Это "если" всегда присутствует. Но мы должны действовать так, будто это произойдет. Потому что если они вообще не придут — конец всему. Но об этом мы сможем погоревать потом; времени будет достаточно. А пока давайте не станем портить праздник. Остановим поезда на центральной улице, встанем на тормоза и посмотрим, нельзя ли устроить пир веселый. Я думаю, сегодня у всех настроение подходящее. А зерно разгружать можно начать и завтра, когда выспимся вволю.

Праздник так праздник, возражать никто не стал. При температуре воздуха около тридцати градусов вполне можно было устроиться на свежем воздухе, просторно и удобно. Когда поезда остановились в последний раз — уже посреди пустых фундаментов Южгорода, — все двери распахнулись настежь. Ян посмотрел, как люди толпами вываливаются в сумерки, и стал медленно спускаться по лестнице из кабины.

Его работа еще не кончилась. Уже вытаскивали первые стулья, уже расставляли столы на козлах, — а он направился к зданию главного зернохранилища. Стены, прогревшиеся за четыре года беспрерывной жары, до сих пор излучали тепло. Перед тяжелой металлической дверью скопился толстый слой пыли. Ян разгреб ее сапогом. На двери два механических

замка и один электронный. Ян открыл их своим набором ключей, потом навалился на дверь. Открылась она легко, и его обдало прохладой. Войдя, он запер за собой дверь и оглядел знакомую картину: центральный пульт водоснабжения был точно таким же, как тот, что он запер в Севгороде перед отъездом. Два эти помещения — единственные на планете, в которых всегда работают кондиционеры и поддерживается постоянная температура. Без этого люди не смогли бы здесь жить.

Прежде чем запустить программу, Ян сел в кресло перед экраном и включил одну за другой телекамеры на опреснительной станции, за полторы тысячи километров отсюда, в горах над морем. Первая была установлена на мощном куполе из стали и бетона и давала при вращении панорамный обзор. Там все было в порядке, как и должно было быть. Ян и так это знал: в случае каких-нибудь неполадок аварийный сигнал предупредил бы его заранее. Но ему всегда казалось, что надо посмотреть самому, иначе не надежно. Конечно же, это было иррационально, но у всех хороших механиков есть такой пунктик иррациональности. Чтобы по-настоящему работать с машинами, надо их любить.

Мощь и надежность, цитадель совершеннейшей технологии. Снаружи — невзрачная, выщербленная ветром поверхность бетона, а его толщина более трех метров. На верхней плите купола сидели какие-то летающие ящероиды… Когда глаз телекамеры повернулся в их сторону, они снялись и, лениво хлопая крыльями, удалились. Далеко внизу расстилалось море; было видно, как разбиваются волны о скалу. Потом в поле зрения попали бункеры, наполовину заполненные сокровищами, извлеченными из морской воды; это побочные продукты опреснения. В одном из бункеров хранилась по меньшей мере тонна золота. На Земле это составило бы несметное богатство; но на Халвмерке оно ценилось только за химическую стойкость и использовалось для антикоррозионного покрытия тягачей и сельскохозяйственных машин. Последнее, что увидел Ян, медленно поворачивая камеру, — глубокий канал, уходивший по склону горы к черному устью туннеля, в двух километрах ниже станции.

А внутренние камеры показывали совершенство и мощь гигантского комплекса машин, созданных для надежной, безотказной работы. Он был сконструирован настолько хорошо, что Яну за все годы, проведенные здесь, лишь однажды пришлось заходить туда самому. Весь контроль и техническое обслуживание осуществлялись автоматически, постоянно. Это был громадный, гулкий храм науки, функционировавший беспрерывно, хоть туда редко кто заходил; Яну вспомнилось, как отдавались эхом его шаги. Четыре года комплекс бездействовал; плазменный генератор бесшумно выдавал лишь столько энергии, сколько было нужно для поддержания температурного режима. Теперь он должен был ожить снова. Стартовая программа была большой и сложной, с саморегуляцией на каждом этапе; такой ее создали конструкторы, умершие много столетий назад. Они хорошо потрудились. Ян включил компьютерный терминал, получил обратную связь и набрал команду запуска.

Какое-то время ничего не происходило, потому что первым этапом пусковой серии была внутренняя проверка всех агрегатов и узлов. Когда машина убедится, что все в порядке, она начнет постепенно увеличивать выход энергии. Потом заработают насосы, скрытые в скале под уровнем моря. У насосов не было движущихся деталей; они бесшумно поднимали воду по громадным трубам к опреснительной станции на гребне горы, используя вариант той же магнитной бутылки, в которой происходит термоядерный синтез. Такие "бутылки" захватывали воду и выбрасывали ее все выше и выше, пока она не попадала в камеру мгновенной дистилляции. Здесь она моментально испарялась, и почти весь пар засасывался в конденсатор. А дальше работала уже естественная сила гравитации.