Кабаны города Каннута
Шрифт:
Полукровка отправился патрулировать. Костяк подозрительно огляделся и прошептал:
– Знаешь, Даша, что-то я его побаиваюсь. Где это видано, так камнями швыряться? Ладно бы, какой-нибудь великан был. Об этих полудиких чего только не говорят.
– Он на нашей стороне дрался, – заметила Даша, глядя в огонь костра.
– Сегодня на нашей, завтра на своей собственной. Я чего не понимаю, тому и не доверяю.
– Меня, значит, хорошо понимаешь? – вяло спросила девушка.
– Нет, – признался лохматый. – Ты страннее любого дарка будешь.
– Ну и иди тогда в лодку,
– В лодке спать неудобно, – обиженно отказался лохматый.
Спали спина к спине. Плащей в лагере хватало, а под низко натянутым тентом было сухо. Даша вроде бы умирала, так спать хотелось, а легла – никак не спалось. От плащей чужими мужчинами пахнет. Мертвыми. Не по себе. Череп разбитый чудится, глаза – жижа черная. Вроде бы лишнее всё это. Ненужное. Лохматый совершенно неслышно дышит, – еще хорошо, что теплый. Живой. На реке кто-то трубно вопит, плещет. Полукровка сгинул. Стражник-невидимка.
Даше вдруг захотелось, чтобы лохматый повернулся. Пусть обнимет, что ли? Вообще-то, ни к чему такое, но ночь сегодня все равно неправильная. Что ты, девочка, сегодня наделала? Душегубка. Забудешь такое?
Когда лохматый повернулся и прижался к ее спине, Даша возражать не стала. Сделала вид что спит. Руки у парня были осторожные, словно мотылька обнимал. Пах Костяк привычно – кожей сыромятной. Вообще, лохматый всегда бережный был. Даже трогательно. Вот дурачок – не понимает, что ей это вообще не нужно. Дотрагивается, как будто мина под одним плащом с ним дремлет. Даша не выдержала, подвинулась удобнее. Пусть. Спокойно в теплых объятиях. И покачиваться спокойно, даже уютно. До полной луны еще неделя. Глупости все это. Секс – совершенно кисельное слово. Даша и действительно почти дремала.
Солнечный восход Даша проспала. Проснулась, когда уже дождик накрапывал. В кустах перекрикивались обиженные попугайчики. Костяк уже закончил прятать вещи. Полукровка сидел у костерка, поджаривал ветчину, навитую на прутики какими-то сложными спиральками.
Вежливо поинтересовался у девушки:
– Вы с перцем будете?
– Что ж мне его теперь всю жизнь не есть? – фыркнула девушка и пошла приводить себя в порядок.
Когда вернулась, Костяк укладывал в мешок оружие, поглядывал на подругу обеспокоено. Вот чучело, – не было ничего, – разве не понял? Сон в зимнюю ночь у реки. Поллюция.
Пылкий любовник вроде понял сердитый независимый взгляд подруги, принялся мешок затягивать. Вот и хорошо.
Наскоро позавтракали и отправились в дорогу. Лодку и большую часть вещей Костяк спрятал в тростнике, – потом за ними вернется. С собой взял только мешок с самыми ценными трофеями. Новость о найденном количестве серебра Даша встретила равнодушно. Бандитам и положено награбленное иметь. Выбрасывать кровавое серебро смысла, конечно, нет. Пусть добычу лохматый забирает, не зря же он в такую даль перся?
Даша знала, что насчет лохматого несправедлива, – за ней, холодной-высокомерной, парень понесся. Рискнул,
Полукровка вынырнул из кустов впереди отягощенного мешком Костяка, огляделся. Шнырял полудикий на своих коротких ногах на удивление ловко. Действительно, головное охранение, боковое, и еще какое бывает? Даша забыла. Хм, индеец Зоркий Камень.
Даша завела разговор издалека:
– А, простите, вы не скажете, как этот шашлычок делаете? Очень вкусно получается. Как же он замариноваться успел?
– Шашлычок? – не понял дарк. – А, палочки-жарочки. Свинятину я первый раз делал. Вы и не поверите, как вкусно из козлятины получается. Берете листочки кислого злыдня, натираете осторожно, потом луковку островерха…
Даша слегка заслушалась. Действительно интересно, о половине упомянутых трав она в Каннуте и не слыхивала. Костяк косился на кулинарную дискуссию с некоторым страхом. Наверное, гадает – из кого, кроме коз, хогмены на своих диких праздниках яства готовят? О народе Холмов разные слухи ходили. Собственно, эта тема и Дашу интересовала.
– Вы так много всего знаете насчет хозяйства, – неуверенно спросила она. – Это, наверное, от мамы вашей уважаемой? А от папы что-то перешло?
Полукровка глянул мрачно. Настроение у него явно упало:
– Я понимаю, почему вы спрашиваете. Камни, да? Я ведь в Холмах не жил никогда. Так, гостил только. С мамой жил, пока ферму наших хозяев не сожгли. И мама сгорела…
– Сочувствую, – искренне сказала Даша. – Я тоже маму и папу потеряла.
– Да, сироты мы, – печально признал дарк. – Плохо без родителей.
Костяк невежливо фыркнул:
– Я тоже сиротка. Только вилять не умею, уж извините. Прямо спрошу – ты жутко ловко камнями швыряешься, где научился?
Даша сердито посмотрела на парня и сказала дарку:
– Вы внимания не обращайте. Он иногда тупым бывает и невежливым.
Полукровка кашлянул:
– Вообще-то, мне всегда вежливым тоже трудно быть. Насчет камней – это у меня природное. Только вы, Аша, не обижайтесь, что я вас тогда на Земляном валу не защитил. Я – непостоянный.
– Это как? – не выдержал лохматый. – Один день – одному в голову швыряешь, другой день – другому?
Дарк недобро посмотрел ему в спину и сказал:
– Ты не волнуйся, я твой черепок разбивать не стану. Не нужно мне. А Аше объясняю как разумной. Во мне две крови – одна дикая, другая домашняя. Они смешиваются плохо. Дом, хлев, очаг – это брауни. Камни, следы, охота – это хогмены. Хогмены всегда племенем живут, и на войне, и на охоте. Один хогмен не бывает. Вот и я один драться не умею. Обязательно войско должно быть. Как вчера, – маленький дарк мрачно засопел, – вчера первая битва была, в которой я участвовал. Я вам благодарен. Даже тебе, Костяк, хотя ты мне не веришь. Вчера ведь во мне не сомневался, да?