«Качай маятник»! Особист из будущего (сборник)
Шрифт:
пощадного врага. Меня этому учили, я был к этому готов – так не дадут же, вот что обидно.
Ни за Сталина, ни за его окружение я воевать не собирался, чужды они мне были, и тем более не хотелось быть расстрелянным с клеймом «враг народа». Кто из нас больший враг, большее зло именно для народа, еще надо разобраться.
Пока я размышлял, сержант вышел из землянки, поправил на поясе кобуру с наганом. В руке он держал пакет – видимо, с нашими документами.
– Встать! Вперед – шагом марш! И смотрите
Мы побрели по дороге. Сзади, весело посвистывая, шел сержант. На наше счастье, нам не связали руки.
Отошли от землянки особиста уже довольно далеко – километра три-четыре, как сзади донесся быстро нарастающий рев мотора.
– Воздух! – крикнул старшина. Мы стремительно бросились в разные стороны от дороги.
– Куда! Стоять! – Сержант схватился за кобуру нагана, и это промедление стоило ему жизни.
Раздался приглушенный ревом мотора треск пулеметов, над нами пронеслась тень «мессера», и сержант упал.
Я поглядывая на небо, выжидал, опасаясь возвращения истребителя. Нет, улетел дальше.
С другой стороны дороги поднялся старшина. Я перевел дух: «Жив!» Мы, не сговариваясь, бросились к сержанту, лежащему на дороге.
Готов! Две пули крупнокалиберного пулемета буквально разорвали грудную клетку. Это тебе не в землянке арестованных в ухо бить, сержант, на фронте реакция нужна.
Я расстегнул на сержанте ремень с кобурой и протянул старшине:
– Надевай!
– Ты что, мародерствуешь?
– Дурень ты, старшина! У тебя ремень в землянке отобрали, от тебя арестованным за версту несет. Надевай, пропадешь ведь ни за что!
Больше уговаривать старшину не пришлось. Он надел ремень, расправил гимнастерку, крякнул.
– А ты как же?
– К комбинезону ремни не положены.
Я вытащил из сжатой руки мертвого сержанта пакет.
– Почитаем, что особист написал.
– Да ты что, танкист, никак не можно! – изумленно-испуганно глядел на меня старшина.
– Лечить голову тебе надо, старшина.
Я вскрыл пакет, достал красноармейскую книжку старшины, передал ему. Книжку Петра с фотографией жены сунул в свой карман. Развернул сопроводительную бумагу.
– Так, «…препровождается в Вязьму…», так, «…НКВД… двое изменников Родины…» Слышь, старшина, мы изменники!
– Тьфу!
Я разорвал сопроводительную бумагу на мелкие клочки и пустил их по ветру.
– Радуйся, старшина, мы свободны. Куда теперь?
– К своим.
– Мы и так у своих. И встретили нас неласково, я – так даже в ухо получил. Думаю, в Вязьму нам надо, наверняка войска в городе или на подступах к нему. Идем мы не из тыла, и если ты про особиста и окружение молчать будешь, так повоюем еще.
– Врать нехорошо.
– Вот что, старшина, – вспылил я, – иди куда хочешь, можешь даже назад вернуться, в землянку к особисту. Я же в Вязьму иду.
Я направился по дороге.
– Погоди, танкист, я с тобой.
Старшина догнал меня, зашагал рядом:
– Хоть бы покормили, жрать охота – сил нет. Красноармейцев, что с нами вышли, небось уже накормили обедом.
– Эк ты пожрать любишь.
– Привык по распорядку жить, – посетовал старшина.
К вечеру мы подошли к расположению какой-то части.
В лесу, укрытые ветками, стояли пушки, машины, сновали красноармейцы.
– Идем в штаб, старшина. Скажем – бригаду нашу разбили, попросимся.
– В армии порядок есть, – рассудил старшина. – Что значит – «попросимся»?
– Тогда сам и объясняйся.
В одной из брезентовых палаток и был штаб.
Только мы подошли к палатке, как навстречу нам вышел капитан. Форма как влитая, выцветшая от стирок, сразу видно – кадровый, не из запаса.
Старшина шагнул вперед:
– Товарищ капитан, разрешите обратиться!
– Разрешаю. Погоди-ка. – Капитан пристально всматривался в лицо старшины, что-то припоминая, суровое лицо его просветлело. – Если не ошибаюсь, это ты в прошлом году на окружных соревнованиях по стрельбе благодарность и часы в подарок получил от самого Ворошилова?
Старшина расплылся в улыбке и вытащил из кармана часы на цепочке:
– Я. А часы – вот они, целы.
– Чего хотел? Только коротко и четко, некогда мне.
– Бригаду нашу разбили немцы, к своим пристать хотим, да где теперь свою часть сыщешь?
– Понял.
Капитан обернулся к палатке:
– Твердохлебов, внеси в списки и поставь на довольствие старшину… э-э-э… Как там тебя?
– Старшина Никифоров.
– Никифорова. И определи его в первую роту, в пулеметный взвод. Ну, бывай, старшина, еще свидимся.
– Не один я, товарищ капитан. Вместе воевали с товарищем, да танк его сгорел с экипажем.
Капитан внимательно посмотрел на меня, потом окинул взглядом мой комбинезон:
– Взять-то его могу, только танков у меня нет – батальон пехотный, из тяжелого вооружения только станковые пулеметы да взвод минометчиков.
– Да мне всяко воевать доводилось, товарищ капитан.
– Документы есть?
– А то как же!
Я протянул капитану красноармейскую книжку Петра.
– Так, кадровый танкист, в финскую воевал, сержант. Танкистов не хватает, сержант, а ты – в пехоту.
– По-моему, и танков не хватает тоже.
– Это ты верно заметил. Ничего, подойдут из тыла части – еще зададим немцам жару. Ладно, будешь здесь служить. В батальоне некомплект, в штабе дивизии сказали – задерживать всех, отбившихся от своих, и доукомплектовываться. Иди в палатку, оформляйся.