Качели судьбы
Шрифт:
— Лежи, лежи! — успокоил граф, быстро вскакивая, натягивая плавки и набрасывая рубашку. — Юрка предупреждал, что где-то в этих числах принесут бельё из прачечной. Больше некому.
Как-то внезапно, сквозь вскрики и короткий энергичный шум в комнату прорвалась женщина. Молодая, худенькая, с копной кудрявых волос. Даже в такую минуту Лариса непроизвольно подумала: «какие красивые волосы». Она никогда не видала жены графа, но это могла быть только Юлия. Женщина рвалась к постели, а Валерий, обхватив, удерживал её, пытался оттащить. И хотя он был силён, а она казалась хрупкой, удавалось это ему с трудом. Лицо женщины искажали злоба, гнев, обида. Она кричала гадкие слова — и мужу, и Ларисе, особенно часто повторяя то, вырезанное на дерматине.
В
Резко откинув одеяло, Лариса поднялась, ступив босыми ногами на прохладный паркет. Во внезапно наступившей тишине мужчина и женщина смотрели на неё. Граф опустил руки, но его жена тоже не двигалась. Они оба словно оторопели. Обнаженная девушка была очень красива. Может быть формы её и не были классически совершенны, но — гибкая талия, не крутые, но очень женственные бёдра, стройные длинные ноги, узкие плечи и груди — маленькие, но такие упругие… Спокойно, не торопясь, Лариса взяла со стула свою одежду, обошла мужчину и женщину и, уже выходя в дверь, сказала:
— Разберитесь сами между собой. А меня не трогайте… Оба!
Она одевалась, закрыв на крючок ванную комнату. Дорого дались ей три минуты показного спокойствия. Колотила дрожь, по лицу неудержимо текли слёзы, рыдания прорывались сквозь закушенный зубами кулак. И лихорадочно, как заклинание, повторяла она себе: «Всё, хватит, никогда больше, никогда!»
Это был самый большой промежуток времени, когда они не виделись — почти полгода. На следующий день после происшествия граф, правда, позвонил, но она грубо оборвала его, приказав не подавать признаков жизни. И он исчез. Видимо, и в самом деле пытался наладить семейную жизнь. И Лариса стала разнообразить свою личную жизнь — может быть даже слишком рьяно.
Желающих водить её в кино, бары, кафе, сопровождать в театры оказалось достаточно. Круг общения у девушки был обширный: и заводские друзья, и институтские, — с её курса и старших, и литстудийцы. Она обычно участвовала во всех творческих семинарах, на которые съезжалась пишущая молодёжь из разных городов. Лариса стала охотно принимать приглашения и ухаживания парней, и скоро заметила, что склонна легко влюбляться. Не успела она испугаться этого неожиданно открывшегося качества, как поняла: почти так же стремительно наступает и разочарование. Она научилась управлять своими чувствами, влюбившись, не торопиться с близостью, держала кавалера немного на расстоянии до той поры, пока самой не становилось смешно — как он мог ей нравиться?
Иногда, правда, случались и исключения. Как было, например, с маленьким дагестанцем Керимом. Однокурсники позвали Ларису к кому-то из своих на день рождение. Гуляли в общежитии, где жили многие иногородние ребята. В компании оказался и невысокий худощавый кавказец из Махачкалы. Он учился на их факультете, но заочно, приехал сдать задолжности, зашёл к друзьям в общежитие и попал на вечеринку. За столом оказался рядом с Ларисой. А через пятнадцать минут он ей сказал:
— Я такой девушки никогда не встречал! С тобой, как с давним другом, говорить легко и откровенно, и ты, как женщина, прекрасна и загадочна. Если ты позволишь, я буду преклоняться перед тобой и любить тебя!
Лариса изумлённо и весело распахнула глаза:
— А ты, как восточный человек, красноречив и стремителен! Но я не знаю ещё, как тебя зовут?
— У меня имя мужчины! — сверкнув взглядом и улыбкой, ответил тот. — Керим!
Был он на полголовы ниже девушки, но словно и не догадывался об этом. Почти сразу стал говорить о женитьбе. Правда, существовало небольшое препятствие: влюблённый кавказец
— Это чистая формальность! — пылко уверял он Ларису. — Ещё год назад жена взяла дочку и уехала к родственникам в Иран, возвращаться не собирается. Мне развод не нужен был, я и не хлопотал. А теперь, Ларисочка, приеду в Махачкала, свяжусь с ней, она напишет согласие и тут же разведусь. И увезу тебя к себе!
Ларисе было смешно. Она представляла: как нарисованные, горы со снеговыми шапками, большой дом с широкой лестницей на второй этаж и круговой верандой, сад, под деревом-инжиром стол, за столом мужчины, а в стороне — она: скромная, в длинном платье и с покрытой головой. Жена кавказского князя — Керим утверждал, что он из древней княжеской фамилии…
Был отпрыск князей так нежен, пылок и напорист, так влюблён, что Лариса не устояла. Зимняя сессия только закончилась, но она сказала родителям, что экзамены продлили и что ей лучше пожить с друзьями в общежитии, вместе готовиться… Поверили папа и мама или только сделали вид? Впрочем, они относились к дочери, как к взрослому человеку, особенно после того, как большой столичный журнал напечатал её подборку стихов и она получила солидный гонорар.
Две недели не расставалась Лариса с Керимом днём и оставалась ночевать в его гостиничном номере. Князь был человеком денежным, жил в приличных апартаментах один, дежурные на этаже приветливо улыбались ему, торопились услужить, присутствие девушки дружно не замечали.
Граф разбудил в Ларисе женщину, и теперь близость с мужчиной доставляла ей радость. Керим был опытен и, на удивление, чуток к ней, внимателен и нежен. Его руки и губы, казалось, не оставляли на теле девушки ни единого не обласканного местечка, прогоняли стыд и заставляли тело содрогаться, а её саму просить: «Скорее, скорее!» Когда Керим впервые взял её руку, протянул вниз и положил на свою вздымающуюся рывками, налитую силой горячую плоть, Лариса резко отпрянула с испугом и неодолимой брезгливостью. Но парень так искренне огорчился и опечалился, что она пожалела его. Да и возникло в груди, под сердцем, щекочущее, по комариному зудящее любопытство. Её ладонь вновь потянулась вниз, приняла резкий встречный удар, вздрогнула, но осталась на месте. А Керим, лаская губами её грудь, шептал:
— Возьми!.. Сожми пальцы!.. Не бойся…
И она легко сжала ладонь, обхватив упругий, живой стержень…
Завтракать они спускались в гостиничный ресторан, полупустой и уютный по утрам. Здесь Керима тоже знали, обслуживали улыбчиво, быстро, кормили вкусно. Днём Лариса ходила на лекции, забегала к родителям показаться — иногда вместе с Керимом. Но иногда и пропускала занятия, и тогда вдвоём они шли на каток или катались на финских санках с горок в городском лесопарке. Керим очень без неё скучал, отпускал только на лекции и неизменно встречал у институтского крыльца. Вечерами они вновь сидели в ресторане, теперь уже громыхающем электромузыкой, заполненном весёлыми гостями. Они выпивали, очень вкусно закусывали, танцевали. Звали Ларису танцевать и другие мужчины, Керим не запрещал, но так искренне обижался, если она принимала приглашение, что девушка перестала это делать. Да он и сам был хорошим танцором.
Из ресторана они поднимались прямо в номер. И, едва захлопнув дверь, Керим начинал целовать её, гладить сквозь ткань тело, стягивать с себя одежду. А после он долго не засыпал, говорил о том, как они будут жить в «Махачкала», рассказывал о родителях, родственниках, соседях. Ларисе было интересно и смешно одновременно. Конечно, подстрекательская мысль — «А что, взять и выйти замуж!» — временами появлялась. Но она сама знала, что это несерьёзно. Ей нравился этот маленький мужчина, расслабленно обнимающий её, довольный ею, но особенно собой. Но нравился, как экзотический зверёк или ребёнок с живым, но примитивным умом. Он, конечно, не подозревал об этом, рассказывал, вспоминая, большое дагестанское землетрясение, о котором недавно писали все газеты: