Кадис
Шрифт:
– То-то порадовалась бы властительница ваших дум, милорд, случись ей увидеть, как вас обуревает желание при первых ударах грома покончить жизнь самоубийством, – сказал я.
Лорд Грей весело рассмеялся и, мгновенно приняв другой вид и тон, обратился к нашему кучеру:
– Погоняй лошадей, мне надо побыстрее быть в Кадисе.
– Да вот, Светильник не желает бежать.
– Какой светильник?
– Мой конь. У него мозоли на ногах. Но-о! Зато умеет и уважить.
– Как это?
– Сейчас расскажу. При встрече с ним Пелаитас приветствует его и спрашивает, как прошла поездка.
– Кто это Пелаитас?
– Скрипач в таверне Поэнко. Но-о! И
Грей пообещал поднести вознице вина в таверне, и Светильник, едва услышав обещание, – хотите верьте, хотите нет – прибавил ходу.
– Теперь мы скоро будем на месте, – сказал англичанин. – Не понимаю, почему человек до сих пор не изобрел средства летать со скоростью ветра.
– В Кадисе вас дожидается красивая девушка. Может, даже не одна, а несколько.
– Одна-единственная. Остальные ничего не стоят. Сеньор де Арасели, ее душа необъятна, как это море. Никто не знает ее лучше, чем я, ведь с первого взгляда она кажется скромным цветком, затерянным в саду. Я открыл ее и отыскал в ней то, что не всякому дано понять. И вот для меня одного сверкают молнии ее глаз и бушует буря в ее груди… Она окружена чарующей тайной; ее сторожат, как пленницу в темнице, от этого моя любовь к ней еще пламеннее.
Если бы мой разум не властвовал над моими порывами, я бы схватил лорда Грея и кинул его в море… Вместо этого я задал ему тысячу вопросов и, пытаясь вызвать на откровенность, перечислил десятки имен, но больше не услышал от него ни единого слова. Разрешив мне на миг заглянуть в свое озаренное счастьем сердце, он умолк, его уста сомкнулись, как могила.
– Вы счастливы? – спросил я наконец моего спутника.
– В это мгновение – да, – ответил он.
Я снова испытал неодолимое желание швырнуть его в море.
– Лорд Грей! – воскликнул я внезапно. – Давайте поплаваем.
– Как? Вы тоже?
– Да, со мной происходит то же самое, что недавно происходило с вами. Меня влечет к себе море. Давайте бросимся в его волны.
– Вы с ума сошли, – ответил он, смеясь и обнимая меня за плечи. – Нет, я не разрешу моему доброму другу так безрассудно погибнуть. Жизнь прекрасна, и тот, кто думает иначе, безумец. Вот мы и в Кадисе. Дядюшка Игадос, подлейте-ка масла в светильник, мы подъезжаем к таверне Поэнко.
Мы добрались до Кадиса в сумерки. Лорд Грей привез меня к себе, где мы переоделись и сели ужинать. Вечером мы собирались к донье Флоре, впереди еще было достаточно времени, и мой друг, хотел я этого или нет, решил снова дать мне урок фехтования. Так, шутя, незаметно совершенствовался я в этом искусстве, в котором еще недавно не проявлял особого мастерства; в этот вечер мне удалось доказать, что ученик достоин своего учителя, – я с такой силой и точностью нанес противнику прямой удар, что не будь на шпаге наконечника, я насквозь пронзил бы англичанина.
– О, друг мой Арасели! – воскликнул с изумлением лорд Грей. – Вы делаете замечательные успехи и превращаетесь в опасного соперника. А кроме того, вы нападаете с такой яростью…
В самом деле, я делал выпады с небывалым ожесточением, словно задался целью отправить на тот свет моего учителя.
Вечером мы отправились к донье Флоре. Но не успели мы дойти до ее дома, как лорд Грей вдруг распрощался, пообещав скоро вернуться. В ярко освещенной гостиной было довольно пусто –
Я приветствовал графиню, когда ко мне подошла донья Флора и, незаметно ущипнув за локоть, сказала:
– Нечего сказать, хорошо вы себя ведете, юный кабальеро. Почти месяц не показывались в доме. Мне известно, что вы развлекались у моста Суасо с плясуньями, доставленными неделю назад трактирщиком Поэнко… Прекрасное поведение! Я изо всех сил стараюсь увести вас с пагубного пути, а вы проявляете все больше склонности следовать по нему… Конечно, все мы знаем, что юности свойственны увлечения, но добропорядочные мальчики из хорошей семьи втихомолку предаются своим страстям и обществом серьезных и рассудительных особ дорожат больше, чем компанией девиц легкого поведения.
Графиня одобрила прочитанную мне нотацию и подкрепила ее язвительными остротами. Смягчившись, донья Флора повела меня во внутренние комнаты, чтобы угостить изысканными блюдами, предназначенными лишь для тесного круга друзей. Когда мы вернулись в гостиную, Амаранта сказала с грустью:
– С тех пор как донья Мария и маркиза запретили Инес посещать меня, мне кажется, будто на этих вечерах чего-то не хватает.
– Мы здесь отлично обойдемся без молодых девушек, а главное, без графини де Румблар, которая своим жеманством только портила всем настроение, – сказала донья Флора. – Никто не смел приблизиться к девушке, поговорить с ней, пригласить потанцевать или предложить ей мороженое. Оставим девушек. На моих вечерах я желаю видеть мужчин и только мужчин: поэтов, читающих свои стихи; щеголей, прекрасно осведомленных о парижских модах; журналистов, которые могут пересказать все, что напечатано за три месяца в газетах Антверпена, Лондона, Аугсбурга и Роттердама; генералов, от которых мы услышим о будущих битвах и победах; неунывающих депутатов, которые высмеют регентство, раскритикуют его политику и прочтут речи, заготовленные для открытия долгожданных кортесов [19] .
19
1 января 1810 г., перед своим самороспуском, Центральная хунта под давлением общественного мнения издала декрет о созыве кортесов. Их открытие было назначено на 1 марта в Кадисе. Однако сменивший Центральную хунту Регентский совет всячески оттягивал созыв кортесов.
– Я не верю в открытие кортесов, – сказала Амаранта, – ведь кортесы не больше чем простая церемония, и король прибегает к ним лишь по давней традиции. Но раз нынче нет короля…
– Все равно, кортесы должны открыться. Нам обещали кортесы, пусть нам их дадут. Это будет замечательное зрелище, друг мой. Соберутся выдающиеся проповедники, и за день мы услышим не меньше восьми, а то и десяти проповедей на политические темы; все станут судить-рядить, это как раз в моем вкусе.
– Кортесы состоятся, – подтвердил я, – на Острове уже красят и подновляют театр для заседаний.