Кафетерий для спецназа
Шрифт:
– Поняла, – вздохнула Ханна. – Поэтому с биржи на работу никого и не присылают, да?
– Двое проходят проверку. Если пройдут…
Анджей был в своем праве. Ханна не собиралась с ним спорить.
Почти сотню лет люди и оборотни писали историю кровью. Рыжие лисьи кланы объединились в борьбе против города-порта Антанамо, раз в неделю шпиговали взрывчаткой железную дорогу, устраивали теракты на улицах городов, не беспокоясь о том, что убивают как людей, так и оборотней.
Огневки, Алые и Светлые Кресты подписали мирный договор, когда Ханне было пятнадцать лет. Это произошло в день Сретения Камула. Ханна помнила жаркую августовскую неделю – почти
Ханна понимала, что почти у всех рыжих, красных, и, отчасти, бурых лис в биографии найдется темное пятно. Не помеха, чтобы работать на заводе, но преграда, не позволяющая устроиться в кафетерий рядом с полицейским управлением. Молодежь – детей Сретения – обременяла старшая родня, выполнявшая волю клановых советов до договора, и притихшая после него. Притихшая, но не забывшая тропки к лесным схронам. Недаром и армия, и полиция настойчиво зазывали в свои ряды волков и людей, а не лис – старались свести к нулю шанс получить пулю в спину от товарища.
Она вынырнула из воспоминаний, когда из кафетерия вышел Йонаш, державший в одной руке недоеденную слойку с малиной, в другой – пакет с бумагой и красками. Мальчишка просиял, поприветствовал волка:
– Здравствуйте, дядя Анджей!
– И тебе не хворать! – Анджей сверкнул улыбкой, растерял серьезность. Спросил: – Договорился? Нарисуют?
– Тетя Снежка нарисует, – Йонаш махнул слойкой в сторону двери, щедро осыпая веранду крошками. – Со спасателем сорвалось, он в район уехал.
– Тете Снежке выпишем похвальную грамоту, – усмехнулся Анджей. – За вклад в воспитание подрастающего поколения. Конечно, если хорошо нарисует, не за красивые глаза.
Йонаш кивнул, попрощался и пошлепал на улицу, сверкая грязными пятками. Маскировочная кепка сползла на затылок, готовясь соскользнуть с макушки. На светлой футболке, в районе лопатки, расплывалось здоровенное серое пятно. Обычный пацан – таких лисят и волчат, перепачкавшихся за день, загребающих пыль пластмассовыми шлепками, на улицах пруд пруди. Но они не здороваются со всеми спасателями и полицейскими, и не зовут начальников «дядями». Шольт не похож на «шишку», вхожую во все кабинеты. Их, таких, целый кафетерий – рычащих и смолкающих после начальственного окрика. Почему мальчишка позволяет себе такие вольности? И не с кем-то одним, это было бы объяснимо родством, но не может же Шольт быть в родстве практически со всеми!
Ханна почти решилась об этом спросить – как бы невзначай, не упоминая конфликта с Шольтом – но у Анджея зазвонил телефон, и праздные разговоры пришлось отложить на следующий раз.
Глава 9. Тетя Снежка рисует натюрморт
Йонаш пришел во двор в половине девятого, в сумерках. Ёжи притащил столик из кафетерия, включил светильник возле подъезда, расставил стулья и принес два картонных стакана, наполненных чистой водой – для красок. Снежка начала бодро чиркать карандашом по листу, набрасывая контуры
– Комары не загрызут?
Ханне, вернувшейся из магазина, было интересно – теоретически – почему Снежка не пригласила Йонаша в дом. Потому что боится взбучки за неоговоренного условиями гостя или из-за маркости ковров?
– Отец запрещает Йонашу заходить в чужие квартиры, – оторвавшись от рисунка, сообщила Снежка. – Во дворе посидеть разрешил. Поэтому придется уживаться с комарами.
Такое простое объяснение Ханне в голову не пришло, даже стыдно стало. Понятно, почему запрещает. Хоть и проверенные оборотни, хоть и дом напротив воинской части, а добежать не успеешь, если мальчишка на террориста или маньяка нарвется. Во дворе тоже стопроцентной безопасности нет, зато пригляд от родни Анджеева заместителя имеется.
Ужинать не хотелось – Ханна ела в кафетерии, расплачиваясь за заказы. Оценивала стряпню Ёжи и, одновременно, позволяла себе лениться. На перекус она припрятала две булочки с тройной начинкой – новшество, понравившееся покупателям. Крем, мак и малиновое варенье. Надо было попробовать, чем все восхищаются – Снежка велела удвоить заказ с пищекомбината, но она и блинчики с печенкой потребовала удвоить, а их Ханна не ела, хоть приплачивайте.
Она заварила купленный в магазине чай с бергамотом, вышла на балкон, осмотрела пустой перекресток и уселась в плетеное кресло. После семи вечера шум стихал, а к восьми, часу закрытия кафетерия, временами воцарялась блаженная тишина.
«Сменить часы работы? – задумалась Ханна. – Окошко с восьми до десяти, зал с десяти до семи. Присмотрюсь. Посоветуюсь со Снежкой, посчитаю. Сегодня вечером трое зашли, мы с шести, считай, впустую работали».
Тишину нарушило далекое урчание моторов – по улице двигалось что-то тяжелое, машины, которые Ханна не смогла определить на слух. Она успела подумать о бульдозерах, асфальтоукладчиках и перегруженных фурах, когда на перекресток выехал первый броневик. Первый, за ним второй. Спецназовцы сидели на крышах, опустив щиты, переговаривались и пересмеивались.
– Закрыто! – заорал кто-то из бойцов. – А я пожрать не купил!
– Давайте её ограбим! – чья-то рука в черной перчатке указала на Ханну.
Она не успела сбежать в комнату и теперь чувствовала себя манекеном в витрине: десяток бойцов, увешанных оружием, пялились на нее с броневиков, тыкали пальцами, свистели, хвалили себя и требовали, чтобы кафетерий работал круглосуточно – это же истинное бабье счастье, кормить по ночам таких сильных и красивых альф! Длилось это не больше трех минут, но, пока броневики не втянулись под липу, с Ханны семь потов сошло. Какие они все-таки придурки!
Волна адреналина пошла на спад. Ханна пригубила чай и почему-то вспомнила, что Шольт, сидевший на втором броневике, даже головы в её сторону не повернул.
«Стоп! С какой стати меня это волнует? Заклинило? Вытравить из мыслей, переключаться, проговаривать считалочку, думать об ассортименте пирожков…»
Под ветвями липы, возле калитки, под фонарем, мелькнуло что-то черное. Раздался жуткий грохот, как будто… Ханна вскочила, перегнулась через перила, присмотрелась. Не «как будто», а Шольт молотит кулаком по воротам, явно намереваясь пробить в них дыру. Захотелось сделать что-нибудь формально правильное и пакостное: вызвать полицию, например. Со словами: «Ко мне во двор ломится какой-то маньяк». Ханна вспомнила о собрании рисовальщиков, немного устыдилась – Йонаш не виноват, что ему достался чуточку тронутый папаша – и негромко сказала: