Каин: Антигерой или герой нашего времени?
Шрифт:
Борода оставалась принадлежностью крестьян, да голи посадской, которые откупалась двумя деньгами за «бородовой знак».
Разумеется, расстался с бородой и Петр Филатьев. Теперь и он, следуя моде, сидел в белом напудренном парике, оставаясь в замешательстве, пока не прозвучал голос полковника:
— Я бы порекомендовал вам, Петр Дмитриевич, сего человека в доме больше не держать, экзекуцию отменить и отослать в полицию [39] .
Слова полковника покоробили Филатьева. Дернул же черт штаб-офицера в гости притащиться. Хоть и давнишний приятель, но словам Ваньки он придал большое значение. Да кто мог знать, что сей стервец выплеснет из себя такие жуткие слова! Не было бы Ивана Пашкова, Ванькино
39
Московская полиция занималась делами о пьянстве, драках и побоях, нелегальной торговле водкой, поимкой беглых, нищих и бродяг, наблюдением за правильной постройкою домов, топкою печей, исполнением указа о хождении ночью с фонарем и пр.
А коль что-нибудь серьезное? И тут не беда, ибо ничего серьезного не могло произойти… Эх, Иван Иваныч, Иван Иваныч. Лишним ты здесь сегодня оказался, но изменить уже ничего нельзя.
— Я так и подумал, милейший Иван Иваныч. Завтра утром сей вор будет сдан в полицию. Надеюсь, он понесет какой-то вздор.
— Вероятней всего. Позвольте откланяться, любезный Петр Дмитриевич.
Проводив до ворот полковника, Филатьев немедля приказал Косому:
— Приковать к столбу и стеречь накрепко.
Ранним утром Ванька был доставлен в московскую полицию. На вопрос полицейского чина ответил:
— Я действительно выкликнул «слово и дело государево», а в чем оное состоит, буду говорить в надлежащем месте.
— Ты, Ванька, сын Осипов, имеешь в виду Тайную канцелярию? — с раздражением произнес чин в мешковатом мундире.
— Вот именно, вашебродие. А коль вас это не устроит, заявлю, что вы пытались помешать предъявить мне доказательства.
Ванька говорил четким, твердым языком, что возымело действие на его благородие, а посему Ваньку под крепким караулом с обнаженными шпагами повели в Тайную канцелярию, что находилась в селе Преображенском.
Ванька тотчас узнал секретаря канцелярии Серапиона Быковского, коего не раз видел, как тот подъезжал в своей богатой коляске ко двору Петра Филатьева, особенно по праздничным дням.
Дворовые ведали, что крупнейший купец Гостиной сотни имел в Москве немало влиятельных приятелей, отчего торговые дела его шли в гору.
Знал, кого доставили в тайную канцелярию и Серапион Быковский, а посему предосудительно покачал шишковатой головой в парике соломенного цвета. Расстегнув серебряную пуговицу иноземного бархатного камзола, строго спросил:
— Что же ты, Иван Осипов, добрейшего хозяина обокрал? Нехорошо-с.
— Ищи доброго за лесами дремучими, да за горами высокими, там, где и черный ворон не летает.
— Ты мне эти прибауточки брось.
Желтые глаза Серапиона посуровели.
— Давай ближе к делу. По какому пункту ты, Иван Осипов, можешь доказать «слово и дело государево?»
— Я ни пунктов, ни фунтов, ни весу, ни походу не знаю, а о деле моем объявлю главному сего места члену, а не вам.
Грубый ответ никчемного дворового человека привел секретаря, перед которым трепетали самые знатные люди, в ярость.
— Отвечай, свиное рыло! Отвечай!
Довольно увесистая деревянная линейка заходила по голове и щекам Ваньки, но тот, словно воды в рот набрал. Убедившись, что дворовый не заговорит, секретарь приказал караулу отвести его в тюрьму и содержать «в превеликих железных оковах».
Быковскому ничего не оставалось, как рапортовать о Ваньке Осипове самому градоначальнику, графу, генерал-аншефу Семену Андреевичу Салтыкову [40] .
40
Салтыков
Его сиятельство прибыл в Тайную канцелярию на следующий день, переговорил с Быковским, а затем, удивившись упорству «подлого человека» [41] приказал перевести его из тюрьмы в застенок, кой находился в Константино-Еленинской башни московского Кремля.
Это было жуткое место, которое при одном взгляде на внутреннее убранство его, приводило любого человека в неописуемый ужас. Здесь жестоко пытали. Подвесив на дыбу [42] , палили огнем, ломали ребра, увечили — под стоны, хрипы и душераздирающие вопли.
41
В описываемые времена подлыми людьми называли всякого простолюдина.
42
Дыба — орудие пытки, состоящее из 2 столбов, вкопанных в землю и соединённых 3-м столбом, к которому привязывали обвиняемого. Применялась в 14–18 вв. в странах Европы и в России. Испытание на Дыбе предусматривалось в Псковской судной грамоте.
Псковская судная грамота, свод законов Псковской феодальной республики, составленный на основании отдельных постановлений псковского веча, (совета бояр), княжеских грамот, норм Русской правды и обычного права. Отражает важнейшие черты социально-экономической и политической жизни Псковской земли в 14–15 вв. П. с. г. строго охраняла права частной собственности, в особенности феод. собственности на землю; регламентировала порядок оформления прав собственности на землю, ход разбирательств споров о земле; определяла положение крестьян. За политические и уголовные преступления полагалась смертная казнь. П. с. г. содержит материал, показывающий характерное для Псковской феод. республики сращивание светского и церк. управленческого аппарата. П. с. г. стала одним из важнейших источников Судебника 1491 — сборника законов Русского государства.
Дыба — посреди Пыточной — на двух дубовых столбах. Подле нее страшные орудия пытки — длинные железные клещи, крючья, батоги, гвозди, кои забивали под ногти истязуемого, деревянные клинья, пластины железа, нагайка…
В Пыточной полумрак. На длинном столе горят три восковых свечи в железных шандалах. За столом двое подьячих в долгополых сукманах с гусиными перьями за ушами. Здесь же стопки бумаг и оловянные чернильницы.
В углу, возле жаратки, привалился к кадке с водой дюжий палач в кумачовой рубахе. Рукава закатаны выше локтей, обнажая крепкие волосатые руки.
На узнике тяжелые железные цепи, ноги стянуты деревянным колодками. Вскоре по каменным ступеням послышались гулкие шаги. Это спускались в застенок секретари Тайного приказа. Они деловито заняли кресла за столом.
Последним, в сопровождении адъютанта, в Пыточной появился генерал-аншеф Салтыков. Все, кроме узника, поднялись. Для градоначальника выдвинули особое кресло с высокой резной спинкой, увенчанной московским гербом.
— Расковать, — приказал Салтыков. — А теперь сказывай свое «слово».
Освободившись от цепей и колодок, Ванька встал перед генерал-губернатором на колени.
— Милостивый государь, я ничего больше вашему сиятельству донести не имею, как только то, что господин мой смертоубивец, он на сих днях убил в своем доме ландмилицкого солдата и, завернувши в рогожный куль, приказал холопам бросить в колодезь, в который бросают всякий сор, где он и теперь имеется. А секретарю для того об оном не объявил, что он моему господину приятель, я часто видел его у него в гостях, чего ради боялся, чтоб он сего моего объявления по дружбе к моему господину не уничтожил.