Как Брежнев сменил Хрущева. Тайная история дворцового переворота
Шрифт:
Брежнев сказал:
— Теперь, товарищи, о дальнейшем порядке нашей работы. Перед тем как перейти к международным делам, давайте вернемся к вопросу о товарище Аджубее. В момент, когда я докладывал пленуму предложение президиума ЦК КПСС, товарища Аджубея не было. Сейчас товарищ Аджубей присутствует. Товарищ Аджубей присутствует?
Алексей Иванович откликнулся из зала:
— Да, я здесь.
Брежнев кивнул:
— Я повторю, что президиум ЦК рассмотрел вопрос о товарище Аджубее и принял решение внести на обсуждение пленума вопрос о выводе товарища Аджубея из состава членов Центрального комитета за допущенные им ошибки в работе и поведении. Уже говорили, что в соответствии
— Два слова могу сказать.
— Пожалуйста, товарищ Аджубей. — Леонид Ильич демонстрировал партийный демократизм.
Но ни жестом, ни словом не показал, что они с Аджубеем были на «ты». Еще недавно Леонид Ильич дорожил хорошими отношениями с хрущевским зятем.
Алексей Иванович пытался найти какие-то слова в свою защиту:
— Во-первых, я хотел бы сказать товарищам, что я не присутствовал на первой части пленума потому, что поздно меня предупредили, а не из неуважения к собравшимся. Хотел бы также сказать о том, товарищи, что я прошел обычный журналистский путь. Десять лет работал в «Комсомольской правде», воспитывался без отца, с матерью, окончил университет заочно, был практикантом, репортером, завотделом, главным редактором, а в 1959 году, когда был назначен в «Известия», постарался сделать так, как я мог, вместе с товарищами, чтобы была интересная газета. Естественно, что в деятельности газеты, наверное, были недостатки, промахи и даже ошибки. Я только хотел сказать членам Центрального комитета партии, президиума ЦК, это знают товарищи, что никогда в деле не использовал свое положение или родственные отношения. Я никогда не огрызался на критические замечания, мне никогда не приходило этого в голову… Когда я женился, Хрущев был не в таком зените, он был председателем Совета министров Украины. Я пятнадцать лет прожил со своей женой, люблю ее, у меня трое детей, и реплика насчет того: «Не имей сто друзей, а женись как Аджубей» — неправильная…
Его оправдания не имели никакого значения. Как положено, избрали счетную комиссию, проголосовали, и Аджубей, уже оставшийся без работы, перестал быть членом ЦК. 17 ноября все газеты, поместив краткое информационное сообщение о пленуме, не преминули упомянуть о выводе Аджубея из состава ЦК.
Потом Алексей Иванович сожалел, что неубедительно говорил на пленуме, сосредоточился на семье, а надо было напомнить об успехах газеты, о том, что почти втрое увеличился тираж… Да какие бы слова он ни нашел, судьба его была решена! Алексей Иванович был не просто зятем Хрущева. Самостоятельная фигура, он вызывал ненависть и раздражение партийного чиновничества.
Суслов, говоря на пленуме об Аджубее, назвал его «политически незрелым человеком»:
— Президиуму пришлось принимать меры, чтобы обезвредить развязную и безответственную болтовню этого гастролера. Президиум Центрального комитета освободил Аджубея от работы редактором газеты «Известия».
В зале зааплодировали и закричали:
— Правильно!
В докладе, подготовленном Полянским для пленума, говорилось еще жестче:
«Хрущев все чаще поручает ответственнейшие переговоры не руководителям партии и государства, не министру иностранных дел, а своему зятю. Политика становится, так сказать, семейным делом, и Аджубей теперь его особо доверенный человек. Товарищ Хрущев ежедневно, порой неоднократно ссылается на него: Аджубей сказал то-то, посоветовал то-то.
Он стал исполнителем многих его затей во внутренней и внешней политике, в расстановке кадров. Хотя надо прямо сказать — это совершенно не подготовленный для таких целей человек
История с командировкой в Западную Германию в июле 1964 года и в самом деле вышла громкая. Аджубей поехал в ФРГ по приглашению коллег, но встречался с видными политиками — тогдашним правящим бургомистром Западного Берлина Вилли Брандтом (будущим канцлером), председателем Христианско-социального союза и бывшим министром обороны Францем Йозефом Штраусом и федеральным канцлером Людвигом Эрхардом.
Алексей Иванович в силу своего особого положения и внутренней самостоятельности (и, пожалуй, самоуверенности) за границей говорил и рассуждал свободнее, чем любой советский чиновник самого высокого ранга.
«Во время летней поездки в ФРГ, — записывал в дневнике Владимир Семенович Семенов, который в Министерстве иностранных дел курировал немецкие дела, — Аджубей, оказывается, многажды повторял, что Ульбрихт не вечен, что он стар и у него будто бы рак, намекал, что Россия не раз сдерживала орды монголов, катившиеся на Европу…
Вспоминаю, как Аджубей говорил мне перед поездкой в ФРГ:
— Я к вам заеду, конечно, и к Громыко. Вы же знаете эти дела. А в общем я найду что сказать.
И не приехал, конечно».
А в Восточной Германии ревниво следили за всеми советскими руководителями, приезжавшими в ФРГ. Всякое неосторожное слово трактовалось как предательство идей социализма. В прежней ситуации полученный из ГДР донос на Аджубея списали бы в архив, а в октябре 1964 года он стал желанным поводом для увольнения хрущевского зятя. Вскоре после пленума, в первых числах ноября, руководители Восточной Германии нагрянули в Москву — знакомиться с новым руководством.
«Вчера встречал делегацию ГДР, — пометил в дневнике Владимир Семенов. — Ульбрихт весь седой, но бодрый, в приподнятом настроении и настроен как-то зло. Тут, конечно, сказались хулиганские выходки против него Аджубея. Мы получили материалы об этом от Ульбрихта — подобных безобразий не приходилось еще читать».
Первый секретарь ЦК Социалистической единой партии Германии Вальтер Ульбрихт, бессердечный и холодный человек, уверенный в своем величии, много лет был хозяином ГДР. Он не доверял московским руководителям. Боялся, что те в любой момент могут бросить Восточную Германию на произвол судьбы, потому срывал любые контакты СССР с Западной Германией. Неосторожные слова Аджубея стали для Ульбрихта желанным поводом лишний раз выдавить из Москвы уверения в готовности помогать ГДР. И, разумеется, щедрую материальную помощь.
Алексей Иванович почему-то думал, что его высокое положение объясняется исключительно его талантами, а не должностью его тестя. Он действительно был очень талантливым журналистом, но этого было недостаточно для того, чтобы стать редактором «Известий» и членом ЦК. Он вел себя на равных даже с членами президиума ЦК, с некоторыми из них перешел на «ты». Обращался к Брежневу или Шелепину запросто — «Лёня, Саша». Никто другой себе такого не позволял.
Известинец Леонид Иосифович Шинкарев вспоминал, как к Аджубею подошел член ЦК и первый секретарь Иркутского обкома Семен Николаевич Щетинин. Выразил недовольство публикацией в газете о делах в области. Наставительно, как привык разговаривать с журналистами, заметил: